Теперь верю

Что и говорить, охотников и рыбаков можно смело отнести к творческим людям. Особенно когда кто-нибудь из нас в кругу друзей рассказывает о случившейся с ним истории.

Далеко не каждый артист сможет так раскрывать глаза и рот, разводить руки и ноги, поднимать и опускать брови, высовывать язык, раздувать щеки – все эти атрибуты артиста нужны рассказчику для того, чтобы слушатель не только слышал, но и видел картину происходящего. Ну что поделать, если мы, охотники, такой эмоциональный народ. Но надо заметить, что даже откровенные небылицы не вызывают у нас приступы гнева. Почему я начал свое повествование с этого вступления? Да потому, что мой рассказ кому-то может показаться очередной байкой, а это чистая правда.

Поохотившись к этому времени лет пятнадцать, я по праву мог себя отнести к охотникам, знающим в нашей северной тайге все и вся. Поскольку большинство мужицкого населения нашего поселка заядлые рыбаки и охотники, то при встрече с друзьями и знакомыми у нас часто звучат слова: поймал или добыл вот такого глухаря, вот такую рыбину. Неоднократно слышал истории, что кто-то взял мошника весом шесть, восемь и даже десять килограммов. Я только улыбался и говорил, что мне больше пяти кило не попадали. Мужики азартно доказывали свою правоту, но я всегда оставался при другом мнении, правда, вот до этого случая.
Глухариный ток за озером Еловым, двадцать семь километров от лесовозной трассы, дикая нетронутая человеком тайга. На плече ружье, день в самом разгаре. Солнце на вершине небосвода и жарит так, как будто июль месяц на дворе. Снег просто на глазах превращается в крохотные ручейки и бежит в болото, покидая бор. Иду, разглядывая следы глухарей, определяю границы тока. Рядом со мной поднялась глухарка, за ней вторая и третья. И понеслось по лесу недовольное «ко-ко-ко». Чего они тут делают среди белого дня, непонятно. Поражает изобилие следов глухарей, полянки со снегом исчерчены и вытоптаны птицами, повсюду помет, перья. Душа поет, – скоро вечер, а там и долгожданное утро.
Пернатая мелкота не умолкает ни на секунду, – беспрерывная мелодия весны. Взахлеб переговариваясь между собой, пройдут где-то невдалеке гуси или вихрем промчится стая уток. То слышится лебединое «кли-кли», а то куропатки взорвутся своими крылышками, ругаясь совсем не птичьим голоском. Разомлевший от всех этих приятностей, дохожу до края бора, дальше болото и приходится поворачивать обратно. Утром будет славная охота. И вдруг вижу на снегу след журавля. Этому-то длинноногому чего тут надо? Его стихия – болото, а он на бору выплясывает. Следы-то журавля, а кто чертил крыльями по снегу? Я в раздумьях, если это глухарь, то каких же он размеров? Обхожу все белые плюшки снега рядом, по ним тоже бродил этот верзила. Сравниваю следы нормальных птиц с ненормальным явлением и прихожу к выводу, что здесь живет очень крупная птица, пальцы ног у нее раза в полтора больше чем у обычного глухаря. Ну что ж, эту загадку мы попробуем разгадать завтра утром, решил я, и пошел с тока.
Обосновавшись недалеко от токовища, я развел хороший костер, отдохнул, даже поспал. Потом не утерпел, сходил вечером на подслух, подышал легкой прохладой на краю тока. И если сначала считал прилетавших птиц, то потом просто сбился со счету. Бор ожил, загрохотал, запел. Не хотелось прекращать эту гармонию выстрелом, и я потихоньку удалился к костру пить чай и коротать быструю весеннюю ночь.
Пара куропаток подлетела близко к костру, раскричался самец что есть силы и вывел меня из оцепенения сна. Два часа ночи, уже пора идти на охоту. На скорую руку пью чай, запихиваю в себя бутерброд с салом и с головой окунаюсь в темный лес. Ночь довольно светлая, даже звезды выныривают из облаков. Снег схватился корочкой наста и трещит, выдавая мои шаги. Ищу глазами восток – там уже светлеют облака, и вот-вот рассвет распахнет свои двери. Дрожь, которая напала на мое тело после теплого костра, быстро отстала, и через несколько минут я уже сидел на сушине, лежащей на краю токовища. Тишина весной – понятие относительное, практически ее не бывает ни днем, ни ночью. Что-то или кто-то ее обязательно нарушает. Не успело у меня восстановиться ровное дыхание, как недалеко щелкнул глухарь, ему отозвался другой, вскоре они наперегонки начали петь свои песни. Ток проснулся и заходил ходуном. Глухари начали слетать на землю или наоборот, подниматься вверх. По вершинам деревьев побежала заря.
Цель на это утро у меня одна – добыть трех птиц и постараться встретиться с крупным глухарем. Встаю под песню и делаю под каждое скрежетание два шага. Глухарь так разошелся, что иду почти беспрерывно. Сердце торопится в груди, словно бежит на пожар. Грохот выстрела, как мне кажется, секунд пять катится по лесу эхом. Все, надолго, наверное, затихнут птицы. Да куда там, попробуй, останови любовь. А тут еще подлетели глухары, и вся округа наполнилась призывными «ко-ко-ко».
Так что через десять минут еще два глухаря сложили свои крылья после моих выстрелов. А я продолжаю свое шествие по току, мне не терпится увидеть чудо. Свет от рассвета спускается все ниже и ниже. Кусты, колоды, деревья приобретают свой естественный вид. Подхожу под песню к рядом поющему самцу, он гарцует на земле, кружась и подпрыгивая, но это обыкновенный токовик, спугиваю его под песню другого мошника и подхожу к нему. Нормальная по размерам птица. Глухарки кричат что есть силы, предупреждая своих кавалеров об опасности, а те еще больше сходят с ума. По очереди, от одного к другому, подхожу еще к двум петухам, – обыкновенные птицы.
В голове пронеслось, что может ноги у какого-то из них выросли не по размеру тела. Сколько же здесь птицы, словно по курятнику хожу. И только хотел прекратить их пугать, как вдруг на снегу увидел следы того, кого искал. Легкий наст не выдерживал его веса, и он шел в провал. Вновь не дышу, подхожу под песню к глухарю, явно он токует на земле. Видимость стала хорошей, и не дай бог, он засечет мое движение. Еще два шага, и я вижу как на ладони великана. Во рту сразу пересохло, таких огромных экземпляров я еще не видел ни разу. Самки, которые окружают его, кажутся крошками, по соседству токующий глухарь в полтора раза меньше его размерами. Хвост, распушенный и поднятый кверху, похож на опахало, высота его не менее полуметра, шея с бородой толще моего сапога, на большой голове громадный клюв, загнутый, как у орла. Надо обязательно его добыть, а то на слово никто не поверит.
Заряжаю в оба ствола картечь. А глухарь, не зная, что совсем недалеко от него решается его судьба, пел и пел песню за песней, зазывая к себе дамское население здешнего леса. Я в раздумьях: добыть его не составляет труда, расстояние метров сорок, картечь срубит наповал. Но ноша у меня будет для выхода домой неподъемная, так как у избушки на озере Еловом наловлено щуки килограммов пятнадцать. Если добыть и эту обворожительную птицу, что-то придется оставлять, а это уже не по совести. Но будет ли еще в жизни такой случай? Поднимаю ружье, тщательно прицеливаюсь, сердце бьется так громко, что я его даже слышу висками. Плавно спускаю предохранитель и в самый последний момент опускаю ружье с облегченным вздохом. Еще долго я любовался этим необыкновенным глухарем, слушал мою любимую тайгу, радовался за себя, что не посмел нажать на курок. Без сомнения, могу твердо сказать, что наблюдал за глухарем, который раза в полтора был больше своих соплеменников. Мало того, на следующий год этот ток посетил мой друг. И также как и я наблюдал этого великана, и его ружье промолчало.
Теперь, когда кто-то говорит, что добыл большого глухаря, я ему верю.