По обыкновению налегке – с ружьем на плече да небольшим рюкзачком за спиной – я шагал, торопясь выйти к небольшой речке, до которой вот так вот полями, напрямик, было около восьми километров. Целью моего раннего выхода из дома были, конечно же, утки, которых я надеялся поднять на реке. Перелет шел вовсю, синоптики сообщали о наступающих морозах, но это было там, далеко на севере, хотя именно это обстоятельство и принималось в расчет.
В прошлый поход, неделю назад, идя берегом, одним выстрелом я добыл пару красавцев – селезней кряквы. Они не успели подняться до выстрела, а только-только начали было выплывать из-под лозового куста, как их накрыло зарядом дроби. Не жадничая, положив добычу в рюкзак, я повернул обратно. В один конец, с учетом ходьбы по реке, приходилось где-то с десяток километров, да обратно столько же, а на работу во вторую смену. Хочешь не хочешь, а в два, три часа максимум надо уже быть дома. Но разве тогда, тридцать лет назад, такая пробежка для меня что-нибудь значила? Это завтра мне в ночную, это завтра у меня целый световой день впереди.
Но ведь это только завтра. А сейчас я торопливо шагал, оставляя хорошо видимую линию своих следов на слегка примятой сапогами зелени. Поля были вспаханы и засеяны. Поднявшиеся озимые, благодаря теплой дождливой осени, заметно подросли и, освещенные лучами поднимающегося над лесом солнца, блестели изумрудным блеском. Кстати сказать, озимые являли собой отличную кормовую базу для русака, как, впрочем, и засеваемые и уже убранные поля с капустой, морковью, свеклой или картофелем. Было много куропатки, но особенно часто встречались многочисленные стаи тетерева. Вдалеке на еще не запаханном поле стояли стога.
Иногда, укрывшись от ветра или дождя, я доставал из рюкзака пропитанную растительным маслом и посыпанную солью краюху хлеба, запивал ее водой из плоской, очень удобной стеклянной четвертинки и, вдыхая запах сена, оглядываясь вокруг, так отдыхал. Немудреная еда, но для проголодавшегося, да на свежем воздухе… Красота! Облизывая на ходу масляные пальцы, бросив рюкзачок за спину, я поспешил к речке…
В этот раз мне с утками не повезло, хоть и прошел я берегом уже пару километров. Ничего не удалось поднять. Объяснялось это довольно просто: день оказался на славу теплым и солнечным. А в такие дни утка идет сквозняком, не останавливаясь. Другое дело – дни пасмурные или дождливые, когда вероятность поднять отдыхающих уток стопроцентная.
Остановившись, я оглянулся вокруг и решил пройти еще хотя бы метров двести и повернуть назад, но тут краем глаза увидел какое-то движение на противоположном берегу. Батюшки, да это же лиса! Молодой лисовин, красивый. И до него не более двадцати пяти метров. Освещенный солнечными лучами его ярко-рыжий окрас выделялся на фоне пожухлой травы, белый кончик хвоста четко вырисовывался на общем фоне. Лис мышковал, был увлечен и совсем не ожидал опасности. Небольшой ветерок дул мне навстречу с его стороны, а за спиной у меня (опять же не в пользу лисы) ярко светило солнце. Было около десяти часов утра. Осторожно переломив тулку, я заменил патроны шестерки на единицу и, когда, вытянувшись телом, лиса подняла переднюю лапу, приготовившись шагнуть, выцелил ей в кончик носа (лиса стояла правым боком). Ткнувшись носом в траву, она не подавала никаких признаков жизни. И только тут у меня в груди гулко застучало, только тут я начал понимать, что все-таки произошло: ведь это была моя первая лиса.
Обрадовавшись, я кинулся по берегу искать место, чтобы перейти речку, но хоть и был в болотниках, понял тщетность своих попыток: вода стояла высокая. Я растерялся. Не раздеваться же – вода ледяная! Но ведь на том берегу лежала лиса, да еще какая! Впопыхах я забыл про переход, сооруженный когда-то пастухами (а может, рыбаками-охотниками) и находящийся совсем неподалеку, и решил бежать до брода, до которого было метров пятьсот. Но вернулся, вспомнив рассказы бывалых охотников о том, что не смертельно раненный зверь может отлежаться, подняться и уйти, и поэтому для верности выстрелил в неподвижно лежащую лису еще раз.
Кое-как перебравшись, рискуя ежесекундно свалиться в воду, я поднял красавицу, полюбовался ею и, положив в рюкзак, поспешил обратно. Чтобы сократить обратный путь, пошел уже не полями, а лесной дорогой, и только пройдя с километр, образумился. «А что я делаю? – задал я вопрос самому себе. – Так же нельзя!» Остановившись, сняв и развязав рюкзак, вытащил из него добычу, потом, подумав, разрезал веревочку, стягивающую горловину рюкзака, и, подвесив на ней тушку лисы, снял осторожно шкурку. Мездра была хорошо выкуневшей, белой, темными оставались лишь кончики лап. Сняв шкурку, дал ей остыть, повесив мездрой наружу, чтобы, не дай бог, не запарилась, и, немного подождав, свернул и положил в рюкзак. «Вот теперь порядок, вот теперь все как надо», – подумал я и на радостях поспешил домой. Кстати сказать, на шкурке была одна единая пробоина: дробина единицы попала точно в шею, а второй раз я стрелял для верности. Вот как бывает. Чудеса, да и только!
Комментарии (0)