Бобр: слово охотника

И осуществлять такие охоты в мои годы – удивительная радость, с непонятной грустинкой. Как кисло-сладкое варенье.

К этому зверю у меня двоякое чувство. Сначала стремление добыть, а после – жалость к содеянному. С такими мыслями я, наверное, скоро стану Серой Совой. Но я охотник, и в этом я не виноват. Да и не я один такой.

Вот как описывал подобное душевное состояние охотника Феликс Робертович ШТИЛЬМАРК. Сочетание в охотнике нежности и жестокости, лиричности и ловкости – одно из самых удивительных парадоксов и противоречий. Нет сомнения, что любовь к природе развивается в процессе ловли и добычи, но также ясно, что момент потребительского отношения к добыче преобладает в охоте над ее эмоциональной стороной, и это есть реальная угроза самому понятию «любительская охота».

Ружье на полку не кладу,
В тайге я жалости не знаю,
Но быть за это мне в аду –
Я приговор тот принимаю.

Вот таково мое лирическое вступление. А сейчас – проза промысла.

Двадцать четвертого октября проснулся я в отвратительном состоянии. Выйдя на улицу, я был совсем разбит природным явлением. Мокрый снег переходил в однотонный моросящий дождь, а влажный ветер лез за пазуху... У-у-у – прорычал я и пошел собираться на охоту.

В семь тридцать за городом погода нас встретила черной тьмой и мокрым снегом. Набросив капюшон куртки, я полез в гору, матерясь и падая. Сапоги совсем не держали дорогу. Вскоре я добежал до леса и был спасен от напасти осадков. На лбу горел галогеновый фонарик, и потому я скорехонько развел костерок и лежал около него лучше, чем дома на диване. Под елкой фосфором горели Дуськины глаза, загадочный свет освещал потемки. А огонь грел руки и душу. Хорошо, подумал я, и полез в рюкзак за термосом. Услыхав мою возню с мешком, Дуська крутанула хвостом и сверкнула глазами.

Давай быстрее! Что, морда? Завтракать будем? Но что вам подать? Только одно. Наше фирменное. Бобр копченый. Колбаску оставим на обед. Забыв, что бобра я припас собаке, я набросился на мясо первым. Но, ужаленный собачьим взглядом, одумался и бросил приличный кусок своей лайке. Я ел, отрезал противное сало, протягивал его собаке и думал о мясе бобра, о нас, какие мы стали привередливые. Хотя и пишут, что оно диетическое, а как на зуб попадет кусок сала с начинкой из «струи» – пиши все пропало. Не идет и все! Да, чем старше бобр, тем он по вкусовым качествам хуже. Мясо лучше старой коровы, но запах больше. Хоть мочи не мочи его в уксусе. Может, попробовать в красном вине? Выпил – закусил... Истина в вине, вспомнил я, и стал надевать лямки рюкзака.

Тем временем стало светать, дорога к реке пошла под гору, а я катился, падал и смеялся, при этом напевал песенку полярных летчиков. То взлет, то посадка. То снег, то дожди. Мои мысли сбил Дуськин лай, и я ломонул на него напрямую. Лайка носилась по пригорку, нюхая низ и смотря вверх. Понятно, Дульсинея пошла по белке. А то все зайцы, и молчком. Я ее так и зову: лайка, которая не лает. Подняв голову, собака быстро стала перебегать от дерева к дереву. Ясно, идет верхом. Вот она встала, крутя головой. Ищи, Дуся, ищи, шептал я, оглядывая вершины.

Оп! A вот и белка. Гнать или бить? Бей! Вон елки. Может уйти! Бум. И покатилась белка с самой вершины. Дуська к ней, но мое грозное «нельзя» ее остановило. Лишь глаза горели звериной страстью. Что? Укусить охота? Нельзя, Дуся, нельзя. Лайка слизывала кровь с беличьей головы, а я собаку гладил и приговаривал: молодец, Дуся, молодец! Сегодня белкование не входило в мои планы, и я увел Дуську от очередного поиска. Сегодня мы с тобой прощаемся с бобрами. Надоело! Скоро куничий промысел, им займемся. А изловить бобра на прикорм мы всегда сможем, они на каждом метре – в лесу, на огороде. И еще нам надо собрать мои железяки и тащить их домой.

Спускаться по небольшой речке в такую погоду было просто изнурительно. Азарта ноль. Ты весь сырой. Заросли крапивы лезут в глаза. Шишки репейника цепляются даже за ворот свитера. Слава Богу, на мне то, что шуршит. На такую одежду репьи не цепляются. Первый и второй капканы были раскрыты. Первый всунутую палку «укусил» сразу. Второй закрылся наполовину. Почему? А вот почему. Крючок, что сдерживает сжатую пружину, каким-то образом перевернулся и встал на свое, так сказать, место. Вывод прост. Я забыл закрепить его проволокой. Само собой, такая забывчивость штатному промысловику принесла бы какой-то минус. Но мне в тот день – даже радость. Тащить бобрика, который за тридцать килограмм, просто не хотелось. А снимать шкуру с такого поросенка – одна морока.

С мясом того «поросенка» проще. У меня три лайки и кот кушают его за милую душу. Лайки хоть молчат, а Вася просто орет. Однако сырое не кушает. Тоже не нравится запах струи. На охоту я все хожу с Дуськой. Соболь и Умка совсем оглохли. Что поделаешь – старость.

В общем, иду, капкашки проверяю. Что делать с капканами? Домой их тащить нет надобности. Причем который не сработал – брак. Ладно, бракованный капкан кладем под елки. А второй…Ну там видно будет! Вдруг попадется такой вылаз, что промысловику нельзя, чтоб не пройти мимо? Зарыв один капкан под елки, а второй положив в рюкзак, я еще раз оглядел место действия и снова задумался. Тут настоящая пилорама. Два дерева свалены, четыре скоро упадут. И почему, однако, я остался с носом? Как ни крути, бобры, видно, тоже бывают разные. Два раза капканы сработали вхолостую. Я их переставил, но все напрасно. Значит, и они тоже думают. Вот и не попались. Ладно, пусть живут, мы пойдем дальше.

Без всяких приключений мы с Дусей перешли дорогу, поле, заросшее бурьяном. На нем лайка отыскала единственного косача, но вне выстрела. Минут через пятнадцать мы с ней были на следующей реке, по которой нам предстояло спуститься почти до самого дома. На ней лежало несколько закрытых капканов, и только один нес подводную службу. Да, подводную, как учит охотничий справочник. И если откровенно, мне в этом промысле очень не нравится вытаскивать очередного утопленника. Особенно почему-то бобра. Все пишут: не ставьте капкан на землю.

Попав в него, бобр открутит лапу и уйдет. Но смотрите. Бобровый вылаз – к очередной осине. Он почти прямой. До воды метра два. И до дна тоже. А место уж очень хорошее. Никто не ходит, никто не украдет. Ставим капкан на самый краешек, маскируем листиками. И тросик привязываем так, чтобы бобр враз свалился в реку. Ну а если у вас есть время прийти на следующий день и вам не нужен утопленник, привяжите капкан так, чтоб попавший не мог уйти в воду. Однако это еще не все. Если кругом будет чистое место, словно ипподром, вероятность ухода почти полная. Разбег, рывок, и... – последнее буль-буль. Хорошо, если вокруг того дерева есть мелкий кустарник, в котором бобр, запутавшись, сядет на «якорь».

Нет кустов – принесите их сами. И даже и тут не все. Многое зависит от капкана. Его размер. Практика доказала, что большой лучше. Если пружины слабые – непригоден. Если дуги без зубьев – тоже. В тот год на беззубых капканах у меня были одни сходы. Приварил – на небольшой тройке сидел бобрище на тридцать с лишним. Да, быстро сказка сказывается. Еще важно, какой лапой он попадет. Передние могут открутить. Задней лапой – он ваш, на все сто! Вылаз зверя. А вы уверены, что это вылаз? Я на один все смотрел и пришел к выводу, что это спуск. Так как на нем постоянно были навалены «дрова». Я сам тоже новичок в этом промысле, и все удивлялся, почему сход за сходом? Например, бобр, спускаясь вниз, где стоит ваш капкан, сбивает его большой веткой, которую он тащит за собой. Вот и вся комедия. И трагедия тоже.

Вскоре мы были с моей Дусей у первого капкана, который я закрыл ввиду его дальности от моего дома и потому, что на нем был сход. Сами понимаете: если зверь умный, он уйдет от греха подальше. Но тут вышло наоборот. Дерево было свалено, а на его коре я прочитал: я тебя объегорил. Тут мне стало смешно и обидно, что меня надули, я перешел, на другой берег и поставил ловушку у вершины ивы. Коль он ее свалил, то и за ветками приплывет обязательно. В дальнейшем посмотрим, сейчас мы в лесу, где я постоянно ловлю куницу.

Тут мой промысловый путик, а через неделю открытие пушной охоты. И как я пройду мимо своего путика просто так? Куничьи капканы долгие годы лежат вне сезона под деревьями. Каждое дерево я знаю, и мне ничего не стоит протянуть руку и сказать: здорово, железяка! Вставай на работу! Подняв капкан, я привязываю его на свою ветку, открываю дуги и сую ему в рот кусок копченой бобрятины. Отпускаю пружину, и рот закрывается. Если куница есть, то я сразу увижу. Нет – неугомонные синицы все разнесут по лесу. А какой запах! Одно удручает: собака чует за километр. Скотина пройдет – снимет. Хороший охотник – нет.

Так от капкана к капкану мы прошли мой путик и вышли к одному единственному, который стоял на этой речке. Место замечательное, недалеко от дома. Можно на себе притащить добычу. К тому ж оно меня, так сказать, достало. Одни сходы. Я даже приходил к нему часам к шести. Ждал, караулил.

Ставил оптику, с которой мы брали лисичек. Правда, она стояла на «Барсе», но здесь она ни к чему, и она «оседлала» ИЖ-27. Наверху горизонталки гарцевала. По 4х34, а снизу стоял галогеновый фонарь, который я купил по неопытности. В нем полста галогенок, светит ярко и рассеивает. Кусты, погрызенные пеньки видно хорошо, а вот что на воде – не видно. Темно, холодно. Недалеко железная дорога. Бум, бум, бум. И как он, невидимка, дерево грызет, совсем не слышно. От нечего делать сижу, чаи гоняю. Курить бросил. Дульсинею на засидки не беру – скукота.

Вот в тот год лучше было. Приехали с моим сыном Костей. Разбили лагерь, развели костерок, достали покушать. И, разуметься, мне бобры стали совсем не нужны. Под кустом мой пятый номер (каркан) дремлет. Он пропуска не дает почти никогда. Так что я махнул на все и, качаясь, пошел в палатку. После сын рассказывает. Фонарь почти не светит (тогда налобный был). А как они деревья грызут, слышно хорошо. Слышно – значит поймаем. И поймал я его ближе к зиме. Большой был, зараза.

Те утренние засидки прошли неуспешно. Я его не вижу. Он меня слышит. Я встаю, а он бултых, и все. А мужики постреливают и хвалятся. Ничего, я тоже могу, если терпения хватит. А вот мы и у цели. Спускаюсь, тащу за тросик. Ондатра, что ли? Ой, мамочки! Вот тебе и свин на триста кг! В капкане был совсем маленький бобренок.
Наверное, точно стану «Серой совой», как тот Англичанин, что жил в Канаде.