Панты дороже денег (Саянские аномалии)

Вечером на мысах стреляют зверей, только молодняк, на мясо, толаков по-местному. Пантача, если и увидишь перед самой темнотой, не успеешь скрасть — стемнеет, а тем более подготовить стрельбу так, чтобы упавший зверь не разбил драгоценные панты. Это в крутом косогоре, даже на безлесном пространстве мыса, дело довольно проблематичное. Надежный выстрел по быку-пантачу определяется не точным поражением жизненно важных органов, а тем, чтобы пуля их тронула, а зверь между тем мог уйти и сам бы лег, не кувыркаясь.

Есть и такие приемы стрельбы — хотя бы так называемый косой прострел сзади. Пуля должна пойти по брюшине с поражением кишечника, печени и легких. Но, как правило, она из трофея не выходит. Останавливается под шкурой. Входная рана по брюху почти не кровит. На следу остается мало крови. Искать добычу при вечерней стрельбе, после ночи, очень трудно. Крови на следу нет, примятая трава за ночь распрямляется. Говорят охотники — роса прячет след. Велика возможность потери драгоценной добычи. Вот и приходится стрелять на мысах утром, а через некоторое время находить залежавшийся трофей по свежему следу.
Завалился спать на солнышке — к закату оно зайдет за хребет, похолодает — без будильника проснешься в самый раз. Так и получилось, но разбудило не уходящее солнце, а несколько ранее поскуливание и «хаканье» пса. Он спал привязанный «на нитку» у меня под боком, а в таком случае не лаял, но все же потихоньку умел выражать свое беспокойство. Занятные люди эти охотники — чего только не придумают. Пошел к зверю, собака не нужна, ее привязывают на тонкий шпагат, говорят — «на нитку». Пока все спокойно, собака сидит на привязи. Начнется стрельба, здесь уже не усидит — рванется, и — свободна. Бежит к охотнику, как раз к тому времени, когда потребуется.

Сейчас же пес сидел рядом и «хакал». Знал, разбудишь — заругают. Но сейчас иначе не мог, у подножия мыса в лощине бродил медведь — собирал пучку. Метров двести, двигается постепенно к нам. Ниже табора начал фыркать Киргиз — нанесло медвежий дух. Начал сторожиться и гость. Поднялся на дыбы, стоит фронтом к нам. Острие прицела — ниже «подбородка». Выстрел, падает как подкошенный, и никаких шевелений. Из лощины высовывается другой, такой же средняк. Второй выстрел менее точен. Зверь остается на месте, но крутится. Тут кобель не выдержал, оторвал «нитку» и пошел делать свое дело.
Кто кого добывает, не поймешь. То один преследователь, то другой. Кобель хоть и молодой, но не боится, смело берет за гачи, чувствительно рвет, вовремя отворачивается от бросков медведя. Второй выстрел оборвал одному мученье, другому школу. Пес разъярился — рвет и рвет, старается на отрыв, но не по месту. Пришлось показать. Если уж берешь, то за промежность — сядет любой.
Пришел конь. Зацепили медведя к седлу веревкой — выдернули почти к самому табору, там наледь — естественный холодильник. Потом — другого. До вечера почти управился с разделкой. Подошло время идти на солонцы. Теперь Шайтана на надежный поводок у корьевого балагана — карауль шмотки, а конь и сам от табора не уйдет.

Повезло уже на подходе к солонцам. Под ними, почти у самого скрадка, кормился толак. Медвежатина надоела, да и нельзя игнорировать бытовавшее охотничье поверье — первого зверя бей любого, понятно, кроме маток, а «мясо к мясу придет».
После выстрела зверь промчался мимо меня в сторону табора. Только бы близко от него не упал. Кобель изведется.
Нет, прошел сотни полторы метров, упал. Вернулся перехватить горло да вскрыть брюшину, чтобы до утра мясо и внутренности не закисли. Высоко в косогоре «гавкнул» бык, хорошим голосом — не малыш. Посетовал, что стрелял, теперь рано на солонцы не придет, если придет вообще. Но, похоже, олень для формы отметился голосом, нашего запаха он не чуял, ветерок все время тянул то вверх, то вниз по Бургутую.

Придет или не придет, а ждать надо. Забрался в засидку, настелил свежего мягкого мха, закрыл его суконной портянкой, чтобы не шуршало, когда пошевелишься. Пристегнул под ствол карабина фонарь отфокусировал его на «точку» по линии прицела, и… можно дремать. Установил оружие через оконце скрадка в сторону солонцов, приклад на рогульку. По молодости спал чутко, даже не похрапывал. Вроде дремлешь, а сам все слышишь. Вот чикнул дрозд, потом растарахтелся. Какой-то молодняк шумливый идет. Точно, к солонцу выкатилась пара зайцев, топают похлеще маралов. Давай солонцевать. Продолжали оставаться здесь даже после того, как посветил на них несколько раз — не боятся. Немного погодя опять дрозд забеспокоился, теперь пришла корова — маралуха с двумя толаками. Оба свои? Или какой чужак прибился? На них тоже посветил — не боятся, только ярко отсвечивают глаза в темноте. Дремлю дальше. Еще раз «разбудила» кабарга. Под лучом фонаря отсвечивали даже не очень длинные клыки. Освещения не выдержала — отскочила, запышкала, уходя по тропе вниз от солонцов. Видимо, хватила мой дух. Хоть и самец — стрелять не будешь. Мало ли что впереди.

Бык пришел в самую темень, уже перед рассветом. Дрозд чикнул только два раза. Один раз слышал, хрустнула веточка под копытом да прошелестел несброшенным волосом о какой-то сучок. Долго стоял, потом полез под корни грызть соленую глину. Изредка на фоне белой коры берез угадывалось какое-то шевеление, но цель была не видна. Вот и попробуй попасть без освещения даже на двадцать шагов. Чего ждать? У самого уже мандраж вовсю. Дыхание, кажется, должно быть слышным за километр. Не услышал бы. Контакт на шейке ложи, под большим пальцем. Указательный давно на спусковом крючке. Нажал — свет — вот он весь тут. Подвернул «точку» на «косой прострел», нажал курок. Грохот, вспышка пламени от ствола. Зверь развернулся и — вниз, в моховище. Раза три-четыре треснули сучки. Остановился, все стихло. Хорошо, далеко не пошел и не завалился в колоднике. А так, даже раненный смертельно, бережет свои молодые рога до последнего вздоха. Все, перекур, можно ждать рассвета.

Начало светать, подался к табору, тропа уже слегка просматривалась. На мысы уже некогда. Ходу с полкилометра, может, чуть больше. Пес от обиды, что привязал, не смотрит — отворачивается. Делает вид, что ничего его не интересует. Мерин тоже стоит около кобеля, проявляет солидарность. Потом ко мне, морду сует — давай, ведь стрелял, а не пришел — не надо спутывать. Дал, распутал, отпустил пса, расшевелил кострище. Котелок на таган, дремлю, пока закипит вода, под добычу можно и хороший кофе заварить. По рецепту старого турка, который открывал секрет своему сыну перед самой смертью — сыпь в два раза больше.
Закипела вода, снял котелок, кофе туда, а потом обугленную головешку. Мгновенное вскипание. Аромат, только им одним можно отбить любой сон. Тут и Шайтан прибежал, хамкает — зовет, толака нашел. Успел ли к быку, не знаю, пожалуй, нет, не лаял, отвлекся на толака. Слышал с вечера, где он завалился, вот и сбегал на разведку. Однако не тронул — обучен. Притащили, тут тебе и псу есть, чем развлечься. Шайтану тоже, видно, медвежатина надоела. Через час можно идти и к пантачу, он должен залежаться и погибнуть.

Так и получилось. Панты, что цветок, ни единой царапины. День прошел за разделкой мяса, укладкой его на лед, чтобы лучше хранить, прочими хозяйственными делами. Очередная ночь ничего не принесла. На солонцах опять топали зайцы да приходила корова с теленком. Где-то бродил и пышкал медведь, но к солонцу или на расстояние действия фонаря не подошел.

Утром, после солонцов и пробежки по мысам, когда уговорил пса не дуться за очередное мое коварство и ублажил Киргиза горсточкой соли, завалился спать. Не долго пришлось предаваться столь желанному занятию, разбудил яростный лай собаки. Затем рев медведя заставил спешить на помощь псу. Уж не на медведицу ли нарвался? Та спуску не даст — было моей первой мыслью. Рев с лаем оставались на одном месте. Подготовил карабин и начал подходить. Метров через двести за неширокой гривой тальников увидел. Кому была нужна помощь, это еще вопрос.
Здоровенный бедолага, хотя и поменьше того, со шкурой в 17 четвертей, сидел, прижавшись задом к корчу, и лишь изредка бросался в сторону лайки. Бросится, отмахнется и опять прячет зад, а орет не переставая. Выстрел оборвал этот дуэт. Молодец пес. Тот ходит вокруг зверя, от гордости закрутил свой хвост в три кольца. Быстро усвоил урок, научился брать по месту. Не случайно медведь так орал и прятал зад под корягу. У него оказалась разорвана мошонка. Что ж, теперь с настоящей собакой, другие становятся медвежатниками не ранее трех-четырех лет. Мой рослый, могучий кобель стал по-охотничьему взрослым уже в два с половиной года. Единственное опасение — не переоценил бы свои силы да не попался под удар какой-нибудь верткой медведице. Чаще всего именно так и погибают смелые, напористые лайки.
На выстрел пришел Киргиз, хорошо, в кармане остался кусочек лепешки. Съел, хотя и «покрутил носом», зафыркал выражая недовольство, что лепешка поджарена на медвежьем жиру. Не барин — сжевал.

Вернулся на табор, оседлал коня, взял брусок. Выдернул медведя на ровное место. Отпустил помощников пастись и охотиться, а сам за дело, которое уже стало надоедать. Надо не только ободрать, но и разделать зверя так, чтобы куски мяса были парными и подъемными одним человеком. Иначе придется придумывать всяческие приспособления, чтобы грузить вьюки. Охотники редко применяют для разделки мяса топоры — это дело мясников или то же самое, что разжигать костер «по-таежному».
Был такой случай у наших охотоведов, когда по служебным делам приехал известный иркутский зоолог, доктор, но изначально охотовед Н.В. Некипелов. Его спрашивают, как будем разжигать костер, по-городскому или по-таежному. Конечно, по-таежному. Вот и плеснули на готовые дрова полведра бензина, а потом, издалека, горящую спичку.

Под вечер, когда разделался с мясом, оставалось только свезти его на наледь, подъехал Юра — один, да еще на одном коне. Не успел даже спросить — почему один и где кони, он объяснил, что сегодня к полудню ушел еще один караван с мясом. С тем, что оставалось на лабазе, да быка убили на солонцах. «Семен повел, завтра к вечеру будет здесь». Срубили несколько длинных веток ивы, сделали волокушу, за седло ее и приволокли все мясо к наледи за один раз. Тяжеловато пришлось Киргизу, но тем и славился этот конь, что никогда и нигде «не бросит воз». Лукавый Юра даже не сказал, что притащил с собой братишку-малолетку. Занятия в школе закончились — каникулы. Тот уже вовсю варит уху, наставил по хариусу на рожнах к костру. Парни умудрились у кого-то выпросить сетенку и поймали десяток знаменитых полукилограммовых джуглымских хариусов.

До конца мая умудрились сделать еще пару рейсов, каждый раз по три-четыре вьючных коня. В общем, получилось за десяток чисто охотничьих дней 11 медведей да еще четыре марала. К тому времени я умудрился потерять свой самодельный охотничий нож, который по форме и размерам в разных местах имеет свое название. В Южной Сибири это Алтайский, на Камчатке — Пареньский.

Мой отличался крайне удачной закалкой. Был выкован и выточен из броневой стали — от легкого немецкого танка. Приволокли как-то щиток — крышку от смотровой щели механика водителя. Трофейная танкетка на Бирюсинских золотых приисках, использовалась в качестве вездехода-тягача. Выковали десяток ножей, но с закалкой угадали лишь два-три. Нож держал жало, после точки хватало ободрать медведя, на крупном приходилось лишь раз-другой поправить лезвие оселком или обушком другого ножа. Наискось рубил трубчатые медвежьи кости, не садился и в то же время легко точился. Промышленность таких ножей не делает до сих пор. Если держит жало, то очень крепкая сталь — не выточишь без шлифовального круга и пасты ГОИ. Иные мгновенно садятся.

Вот вроде здесь положил. Дружно все искали, но, увы… Только через десяток лет Юра сознался, что спер нож он с помощью своего братишки — «Такой не спереть — просто грех». Оно и верно. Говорят, что есть и книги такого же плана. В моей студенческой юности считалось обязанностью любого книголюба — уволочь «Декамерона» Боккаччо или «Двенадцать стульев» с «Золотым теленком» Ильфа и Петрова. Основное же вволю начитаться, а потом все же вернуть хозяину или, по крайней мере, сознаться в содеянном. Правда, в этот момент рекомендовалось держаться в стороне, чтобы не схлопотать по роже.

Медвежья напасть в том году летом не закончилась. К осени медведи перешли на охоту за изюбрями, кабанами. Давили друг друга. Было несколько нападений на охотников, но чаще это было следствием использования малокалиберных винтовок для стрельбы. Это происходило несмотря на то, что был неплохой урожай ягод — шикши, голубики, кое-где брусники и черники. Как «средний» оценивался урожай орехов кедра. Тем не менее к средине сентября большинство охотников не смогли добыть себе быка изюбря на традиционной охоте во время гона. Быки отзывались, но совершенно не шли на вабу… отучили медведи. Некоторые охотники утверждали, что медведи сами пытались вабить маралов, но конечно, подражали голосам оленей по-медвежьи.

Некоторые исследователи считали, что такое «нетрадиционное» поведение медведей явилось следствием радиационной зараженности громадных пространств Сибири после испытания водородной бомбы на Новой Земле. Ей же приписывали и необыкновенную вспышку численности кабана в 60-х по Саянам — Восточным и Западным, Алтаю. Кто знает, так ли это? Все может быть!