Ожидание появления медведя всегда тревожно, в особенности когда хорошо знаешь, что косолапый где-то рядом и, может быть, даже слышит, как ты взбираешься на лабаз, стараешься устроиться на нем поудобнее, чтобы увидеть его, хозяина леса, во всей красе.
Томится слух, вырывая из тишины леса каждый подозрительный, непонятный звук, стараясь разгадать его происхождение. Напряжен взгляд, блуждающий по окресту, забирается в самую кущу, старается заприметить появление медведя. Но лес молчалив, только мелкие птахи крутятся в кронах деревьев, да шумит на каменистых перекатах река, пеня бурный поток.
– Медведь выходит на закате! – напутствовал егерь, доставляя меня к лабазу, что был устроен на каменистом взгорье, поросшем молодым сосновым бором, путь до которого был для нас один – получасовой сплав на лодке по речному руслу вниз по течению. – Долго слушает, осторожничает. Бывает, что покрутится возле привады, да так и не выйдет, отведя свой след.
Только и услышишь его тяжелую поступь в тишине засыпающего леса. Словно кто-то кадушку днищем на землю опускает. Ухнет, и опять тишина. Слушаешь лес в такую минуту, и оторопь тебя берет: знаешь, с кем дело имеешь. А лес умеет хранить тишину! И вдруг опять как ухнет под тяжелой поступью болотная мочажина, и вновь тишина. Покрутишь головой по сторонам. Никого. И только каким-то особым, наверное, доставшимся нам от далеких предков чутьем ощущаешь, что медведь где-то рядом.
Договорился я тогда с егерем о медвежьей встрече – решили устроить по ранней весне приваду. В нужный срок, как только с первым солнечным теплом занялись снега, доставили на ближайший кордон железную бочку. Крепко-накрепко привязали ее цепью к сосновому стволу, чтобы проголодавшийся косолапый ненароком, от жадности к мясу, не сорвал ее и не укатил в лес.
Наполнили бочку лосятиной, что изрядный душок дала. По душе медведю такое лакомство. Верх бочки сталистой проволокой перетянули, оставив ячейки под медвежью лапу, чтобы косолапый все сразу лакомство за один присест не выхватил. А рядом, метров пять от земли, между двух сосен, накинули жерди и устроили лабаз. Спустя время проверили приваду. Сработала.
Не единожды выходил медведь к приваде. На стволах сосен старые и свежие затески от когтистых медвежьих лап. А вот он схватил с силой клок мха-ягеля, вывернув добрый пласт, оголив землю. Наверное, силу показывал. Видать, давал знать кому-то, чьи в лесу шишки.
А в одну из ночей, видимо совсем заголодав, осмелел и прильнул к бочке. Крутил ее что есть мочи с боку на бок, да так, что звенья цепи толщиною в добрый стальной прут врезались в оголенную древесину. Искал медведь для себя удобное положение, как спорнее из бочки мясо достать. Но все не выбрал – проволока мешала. Может, сбил аппетит и ушел по своим медвежьим делам, а может, и стронул его кто, не дав докончить трапезу.
Поправили тогда бочку. Доложили лосятины, сдобрив ее заветренной рыбой. А тут наступил и мой черед на лабаз собираться.
Северная весна в тот год ранняя выдалась. Быстро снег сошел, и к середине мая схлынула прочь полая вода, осадив реку.
Часа за два до полуночи добрались мы до нужного места. О том, что скоро полночь, не было и намека. В эту пору на русском севере белые ночи. Не успеешь глаз прикрыть, как рассвет подоспеет. В эту пору закат с рассветом в одно зеркало вод смотрятся.
Еще на подходе к лабазу определили, что накануне медведь приходил. Едва приметный медвежий след на ягеле не сразу распознаешь.
Тишина. Парочка зябликов суетится возле привады. Заметили нас и вспорхнули на еловую ветвь, вытерли носы о свой нашест и уже оттуда вглубь леса слетели. Чеглок, выскочив из-за сосновых крон, пролетел стороной и скрылся из виду.
Медлить было нельзя, и через несколько минут со всем своим скарбом, оставшись один на один с затихающим в ночи лесом, я находился на лабазе. Лес принял меня, окутал своим пологом со всех сторон, и даже птичья мелюзга стала принимать меня за своего: усевшись на ветвях, что торчали у моего плеча, внимательно меня разглядывала, додумывая, зачем я так высоко «взлетел», или вовсе не обращала на меня никакого внимания.
Стих легкий, едва гулявший в кронах ветерок. Багрянец заката пробрался под полог леса. Потихоньку замолкли птицы. Береговой кромкой протянул невидимый для меня вальдшнеп. В глубине леса глухо заворковал голубь-вяхирь, но быстро смолк.
Смотрю на часы – время за полночь. Не свожу глаз с бочки. Вслушиваюсь в каждый лесной шорох. Шум воды на порогах несколько отвлекает. Вот зарянка, внезапно слетев из елового подроста, садится на разлапистую еловую ветку, что по правую руку от меня. Осторожно, чтобы не спугнуть птицу, поворачиваю голову в ее сторону и в какое-то мгновение ощущаю боковым зрением огромное движущееся пятно в проеме двух сосен.
Медведь! Он появился совсем неожиданно, вовсе не предупредив меня об этом. Он возник словно глыба, выросшая из-под земли, в тот самый момент, когда я отвлек взгляд.
Какие-то несколько метров разделяли нас. Причуять меня медведь не мог – я был все же высоко. Приподнявшись на задние лапы, косолапый потянул воздух, громко фыркнул, замер, словно заподозрив что-то неладное. Маленькие колючие медвежьи глазки так и буравили пространство вокруг.
С появлением медведя время для меня остановилось. Я пристально наблюдал за зверем. Стоя на полянке у привады, медведь словно вовсе не замечал ее. Но ведь вышел он сюда именно к ней! Спокойствие, видимо, было дороже медведю.
Густые сумерки не наступали. Лес хорошо просматривался. Да впрочем, и наступление темноты, о которой я подумал в тот момент, не спасло бы меня, если бы медведь решил «заняться» мной. Да и кричи не кричи – кругом лес да река, шум порогов которой заглушает крик. А добраться до меня косолапому было бы проще простого: мало дерева – так тут еще и лестница на мой «нашест» приставлена.
Какая-то мелкая птичка, едва не задев медведя, как мне показалось, прошмыгнула над ним и юркнула в еловый подрост, что тянулся к поляне от самой реки. Последние блики заката утихали над лесом, и лишь по-прежнему рьяно шумел ближний порог. С реки тянуло прохладой, и было иногда слышно, как баражировали над руслом утки.
Прямо перед моим лабазом росла пара хлибеньких елочек, из года к году тянувшихся к солнечному свету. Крона одной из них была прямо напротив меня. Елочки были так себе – стволы у комля двумя ладонями обхватить можно. Вот и выбрал косолапый ту, что ближе ко мне. Подошел, приподнялся на задние лапы, прихватил ствол в охапку да давай трясти что есть мочи.
Заходила еловая крона, словно живая, осыпая меня хвоей. А я про себя думаю: «Вот сейчас управится косолапый с этой елочкой и за меня примется. Сытный, вкусный ужин прямо в «лапы» с дерева сыплется. А кругом ни души – только я да медведь под деревьями, совсем не подозревающий о том, что за его «молодецкой» забавой наблюдают.
Как устояла елка, одному лешему известно. В какое-то мгновение отпрянул медведь от своей затеи, опустился на передние лапы. Встряхнулся и, подойдя к сосне, за которую была закреплена бочка, замер, словно оценивая ситуацию. Затем как заправский силач, обхватив бочку за бока, повернул ее на бок. Только цепь застучала по железному корпусу бочки, врезаясь в сосновую кору. Дело было сделано. Свернув бочку на бок – так было проще добраться до лакомства, – медведь принялся есть приготовленное угощение.
Несколько минут зверь пировал, доставая когтистой лапой из бочки лосятину. Забавно было наблюдать это действо. Посмотрит миша вглубь бочки, словно выбирая кусочек «пожирнее», и лапой туда. Слышно было, как мощные когти скребут по боковинам бочки. Иногда мне казалось, что этот скрип даже нравился медведю, и он пытался повторить его снова и снова.
Ни много ни мало, но попировал косолапый от души и, наевшись, ушел восвояси. Тихо. Бесшумно. Словно сквозь землю провалился. Даже шагов зверя не было слышно. То ли заподозрил что неладное, то ли вспомнил о своих неотложных делах медвежьих. Хотя какие у медведя по весне дела – жиры поскорее нагнать после зимнего сна.
Вот такой он, косолапый! Одно слово – хозяин! Приготовленное угощение отведал и меня постращал, чтобы впредь по лабазам без его «разрешения» не сидел. Дал знать, с кем дело имею. А оно и так понятно, чьи в лесу шишки!
Комментарии (0)