Удачи и неудачи

В практике моих охот, преимущественно трехдневных, дни выезда на охоту и возвращения с нее фактически приравниваются к одному дню (как в командировках), ибо в каждом из них свыше четырех часов уходит на пребывание в электричке и «холостые» километры захода в лес, а также выхода из него.

Понятно, что главные надежды связываю с основными днями, но не сбрасываю со счетов и неосновные дни, особенно если к началу последнего из них ягдташ, как говорится, не оттягивает плечо.

Вот и сейчас на пути к станции, после неудачной охоты (один вальдшнеп – не добыча) утешал себя мыслью, что еще не вечер. Неподалеку «с пола» взлетел рябчик и сел на дерево. Птицу я разглядел – до нее было метров 35–40. Стрелял «пятеркой» из правого ствола, а надо было стрелять из левого, заменив в нем «четверку» на «пятерку» или «шестерку». Рябчик улетел. Полагаю, что его элементарно обнесло.

Дальше намерен был зайти на большую поляну, засевавшуюся из года в год овсом. В прошлом году вот так же при возвращении с охоты взял на этом поле глухаря. Но заходить на овсы не пришлось. Выглянув из-за поворота лесовозки – как раз напротив поляны – увидел сидящего посредине дороги, шагах в тридцати, молодого глухаря. Стрелял хладнокровно «четверкой» из левого ствола. Птица, как показалось, вздрогнула, повернулась ко мне боком и пошла «пешком» к обочине. На мгновение я даже растерялся, но потом все-таки выстрелил «пятеркой» из правого. После секундной паузы птица, словно «спохватившись», забилась – «дошла».

Глухарь – прекрасная дичь. За свою охотничью «карьеру» я добыл 65 глухарей. Чаще всего удавалось стрелять их на взлете с земли, реже сидячих – как на земле, так и на деревьях. Запомнились и удачные выстрелы в сорвавшихся с деревьев или пролетающих мимо глухарей. Так, упомянутый прошлогодний глухарь взлетел непосредственно не с овсов, а со старой осины, стоящей на краю поля (то была пора, когда глухарь питается закисающим осиновым листом). Первым выстрелом я промахнулся, а после второго птица рухнула по касательной, как подбитый бомбардировщик, прямо на середину поляны. Но еще более впечатляющим был отстрел несколькими годами раньше глухаря, кормящегося на соснах (дело происходило в ноябре). Воспроизведу этот случай дословно по записи в дневнике: «Когда шел по Берложской (название бывшей узкоколейки – Ю.Т.), спереди, метрах в ста, сорвался с сосны глухарь, полетел на меня и чуть вправо. Срезал его чисто «тройкой» из левого ствола патроном с плохой закруткой, от которого давно хотел избавиться. При падении глухарь ударился о высокую тонкую ель. Ее потрясло. Запоминающееся зрелище».

Имею в своем активе и глухарей, добытых зимой на лунках. О самом первом таком опыте расскажу также по записи в дневнике.
В конце дня, при подходе к фазенде (название избушки – Ю.Т.) решили с дядей Толей разойтись и обследовать закрайки елового выступа. Собственно, напарник продолжал двигаться по проложенной накануне лыжне, а закрайками шел я. Пройдя загущенный участок, вышел на небольшую поляну и тотчас увидел шагах в десяти три лунки, судя по величине, глухариные. Мне бы сразу догадаться, что при нечетных по количеству лунках в одной из них обязательно должна находиться птица (входные и выходные ямки хоронящихся в снегу куриных не совпадают). Однако моя мысль в этот момент пошла по несколько иному, но также продуктивному пути: две лунки расположены рядом, третья же шагах в пяти от них, а расстояние между входом и выходом обычно не превышает одного метра, значит... Нет, никакого четкого вывода из этого скоротечного размышления я не сделал, просто обрадовался признакам пребывания дичи. Но не только обрадовался, а и собрался весь.

Глухарь вырвался из-под снега как-то бесшумно. Показался он тощим и вытянутым, как щука (не скажу точно, когда пришло на ум это сравнение: в момент вылета птицы или уже после того, как ситуация разрешилась). Отпустил его метров на двадцать и выстрелил. Глухарь плюхнулся в сугроб и полностью утонул в нем, выставив на поверхность лишь недвижимо торчащий кончик крыла.
Подошел, вытащил из ножен нож и обрубил ветку на стоящей рядом березке, чтобы повесить на образовавшийся сучок ружье. Снял с плеч вещмешок, достал из него большой полиэтиленовый пакет и только после этого потянул на себя птицу за крыло. Глухарь неожиданно затрепыхался, обдавая меня сыпучим снегом.
Упаковав добычу, забросил мешок за спину и стал спускаться в лог, чтобы выйти на магистральную лыжню и догнать ушедшего вперед товарища. Тут увидел свежий гонный заячий след. Подумал: «Дядя Толя, если он тоже приметил этот след, конечно же решил, что заяц поднялся от меня и что я по нему промазал». Мысли о мыслях дяди Толи подтвердились: в конце лога он поджидал меня со снисходительной улыбкой. Я какое-то время сохранял невозмутимость, но тем эффектнее прозвучало мое сообщение о выпавшей мне удаче.
А глухарь потянул на 4900 г – столько же, сколько весил единственный, добытый мною на току, мошник.

В заключение поведаю об одной довольно давней (1986 г.), но никак не стирающейся в памяти неудаче при встрече с позднеосенним глухарем. Дело было в седьмом часу вечера. Я подходил к избушке с трофеями в рюкзаке – выбелевшим зайцем и тремя рябчиками. С сосны с тяжелым лопотом слетел далекий, но открытый глухарь. В левом стволе у меня была «двойка». После выстрела птица дернулась, сделала немыслимый поворот почти на 180 0 и полезла вверх, как истребитель-перехватчик. На вершине этого воздушного столба она буквально зависла на месте, хотя вроде бы энергично работала крыльями. Из литературы я знал, что это признак смертельного ранения в голову и ждал, что глухарь вот-вот рухнет (в моей практике уже был такой случай, правда, не с глухарем, а с тетеревом). Но спустя какие-то секунды птица спланировала от меня по полого снижающейся траектории и скрылась за деревьями. Я не сомневался, что она где-то упала. Поиски прекратил с наступлением сумерек. Такая была досада.