Незабываемая охота на медведя в Бедрино

Сидел в деревне и смотрел, как кончается лето. Если было время, брал ружье и, радуя собаку, шел побродить по опушке леса в надежде поднять вальдшнепа или набрести на стаю куропаток. В этом году их развелось так много, что стаи штук по тридцать с отчаянным шумом взлетали, сотрясая воздух крыльями. Заевшиеся на скошенном овсяном поле, они разжирели перед зимой.

И тут звонок…

На медведя… В Костромскую... Почти семьсот в один конец.

Однако я быстро собрался, планируя в половине шестого сесть за руль. Одно сомнение терзало меня: брать или не брать с собой пса?

А он, почувствовав мой отъезд, ходил за мной во время сборов по пятам, внимательно следил, как я паковал сумки и зачехлял оружие, заглядывал в глаза, словно спрашивая: «А я с тобой?»

За много лет он научился различать оружие и патроны, потому, увидев, что к карабину в чехлы добавился дробовик, заволновался еще больше. Сердце мое дрогнуло...

Дорога оказалась долгой и утомительной. Главная задача — оказаться на месте в два часа дня. Ярославское шоссе, заторенное машинами до Сергиева Посада, после развилки побежало быстрее.

К северу от Москвы осень брала свое немного раньше, заливая охрой пейзажи. Переславль-Залесский не сильно изменился с тех пор, как я был там лет пятнадцать назад. Но скромную красоту древнего города испортили безвкусные рекламные щиты.

А вот вся красота и обаяние Костромы остались в стороне. Была надежда на обратном пути проехать по центру города, взглянуть на забытые места.

Дурацкий навигатор потерялся в трех соснах Антроповского района, где и дорог-то по пальцам сосчитать. Я полз по ухабам, глядя на указатели и надеясь на собственную сообразительность. И Бедрино выплыло, как из плохой сказки.

Разрушенные амбары и черные срубы с провалившимися крышами. Проехав по дороге вглубь деревни, я уткнулся в новые навесы, под которыми стояла техника на толстых колесах. А вот и сруб на высоком подклете и знакомые машины, стоящие стройно в ряд.

Выпустив собаку на двор, я поднялся по крутой лестнице в дом. Ребята, как и я, утомленные дорогой, спали перед ночной охотой. В избе на стене, над потертым диваном, висела карта — своего рода исторический справочник с летописным указанием образования областных городов и деревень. Местным было чем гордиться.

Однако сама деревня с трехсотлетней историей находилась в тоскливом запустении в результате всем известных перемен последней четверти века. Остался лишь полуразрушенный гараж для сельхозтехники и давно пустые коровники с провалившимися шиферными крышами.

Пастбища заросли березняком, в котором развелись в великом множестве тетерева. Столько этой птицы я не видел нигде. Невозможно было и полсотни метров пройти, чтобы не спугнуть тетерева или целый выводок.

Краско приехал с незнакомым человеком. Он не в первый раз сажал за руль своей машины какого-нибудь трезвенника, потому как не любил на отдыхе отказывать себе в простых удовольствиях. Я шутил по поводу услуги «трезвый водитель», он не обижался.

Знаю его лет двадцать, но никогда язык не поворачивался фамильярно звать его Сашкой. В его охотах было две забавы: дичь и бабы. Этого он никогда не скрывал. И делился своими успехами, не стесняясь, как про трофеи. Такой характер.

Трезвый водитель Дима был равнодушен к охоте и, попав в нашу компанию с целью уехать куда подальше и сменить обстановку, всячески старался быть полезным. Накрывал на стол, что-то все время готовил, мыл посуду. Делал это с нескрываемым желанием.

Окруженные такой заботой, мы удивлялись чистоте и порядку, которые царили в доме. Не прикасаясь к горячительным напиткам, Дима подробно рассказывал, как гонит самогон.

Оказалось, что стоявшие на столе бутылки с выпивкой его рук дело. Настоечки на разных ягодах и травах пошли хорошо.

Пес мой почему-то сразу проникся любовью именно к Диме. Каждый раз, когда я выходил из избы, он ложился к нему в ноги. Дима запрет не гладить собаку соблюдал беспрекословно, и я понял, что смогу оставлять пса на время охоты спокойно.

После обеда на небе появились тучи. По прогнозам ожидались ливневые дожди. И мы за ужином, собираясь на вышки, успокаивали друг друга, что прогноз не сбудется.

Приехал егерь и два его помощника. В половине пятого нас собрали на короткий инструктаж и, погрузив в вездеходы каракаты, повезли на вышки. Удивительно проходимые машины на огромных пузатых колесах заерзали по бездорожью. В тесном кузове было четыре посадочных места.

Рюкзаки и оружие держали в руках. Каракат увальнем перекатывался по колеям, почти не замечая ям, заполненных дождевой водой. Мы, вцепившись в седушки, молча ловили равновесие. Вскоре машина остановилась.

И вот мы в лесу. Вышку сколотили добротно и высоко. Алексей, развозивший нас егерь, в двух словах описал мне возможные варианты появления зверя.

— Может, справа, а может, из левого угла… Но в основном справа. Начну забирать в одиннадцать. Значит, до тебя доеду к часу.

Я посмотрел на часы. Было четверть шестого. Взобравшись по лестнице, я оказался в будке размером полтора на полтора. Лавка во всю длину и широкая притолока для оружия.

Разложившись, я осмотрелся. Обзор хороший. Порывистый ветер задувал со всех сторон, плюс мелкий дождь и вечерняя прохлада. Включил рацию, но она оказалась бесполезной. Дослал патрон в патронник и осмотрел все в глазок ночника.

Лесная опушка, засеянная овсом, была не больше гектара. Давно созревший и пожелтевший овес словно вычесали большим гребнем полосами в разные стороны. Стемнело быстро. В задумчивости я пропустил, как пришла ночь. Лишь в глазке тепловизора различалось ожившее пространство.

Стайки мелких птиц светлыми точками проносились на фоне застывшей картины леса. С темнотой на поляне появился енот — высветился в окошке тепловизора белым изображением. Чем-то лакомился. Ел с удовольствием и не торопясь. Утром я нашел остатки лягушачьей шкурки, выскобленной без остатка. Шкурка и лапки.

Оглядывая границы посевов, я различил три силуэта, появившихся среди деревьев. И хотя это была моя первая медвежья охота, я без сомнений определил очертания зверей, которые шли медленно и осторожно. Когда до открытого места оставалось метров двадцать, они остановились. Я различил медведицу с двумя уже взрослыми медвежатами.

Мамаша водила мордой, ловя звуки и запахи, ее отпрыски все повторяли за ней. Пройдя на край посевов, они снова насторожились. Что-то не давало им покоя. Пользуясь возможностью видеть в темноте, я оглядел опушку. У леса появился лось.

Не обращая внимания на енота, он прошел вдоль деревьев и белым пятном затерялся в лесу. А медведи не торопились. Не торопился и я. Оказавшись на этой охоте впервые, я и не думал стрелять. Завораживало само действие.

Лось пропал с экрана, а в глубине леса появилась еще одна фигура. Большая, как ползучая глыба. Стало понятно, чего опасалось семейство. Своим невероятно чутким обонянием они давно поймали дух опасности. Я, затаив дыхание, замер. Фигура приближалась и росла в размерах. Это был большой медведь.

Он двигался не спеша, останавливаясь не из опаски, а чтобы удостовериться в собственном превосходстве. По-хозяйски. Я уловил в этих движения некое недовольство. Он явно почувствовал выводок с медведицей, и это его раздражало. Но впереди было поле овса, так что разборки отошли на второй план.

Енот или доел свою добычу, или, решив не искушать судьбу, тихо растворился в кустарнике. Фигура на четырех лапах вышла из леса и села осмотреться и передохнуть, а затем принялась за еду. Я с изумлением наблюдал, как медведь лапами сгребал колосья, затем, задрав морду, глотал их и снова сгребал, набивая пасть с наслаждением зернами спелого овса.

В какой-то момент я осознал, что наблюдаю за этим представлением через перекрестье на прицеле и в руках у меня заряженный карабин. Моя неуверенность боролась с желанием снять оружие с предохранителя. Так, на всякий случай. На тот самый, когда уже не смогу сдержать себя. Но это лишь при одном условии, что медведь оторвется от края леса, приблизится и встанет так, как надо.

Ночь была тихая и загадочная, в ней я тонул, сидя на дощатом лабазе, как одинокий зритель в партере пустого зала. Оглядев сцену, я отметил, что медведица с выводком ушла вглубь леса, но их силуэты отсвечивали в ночнике. Они терпеливо ждали, когда подойдет их очередь, а этот увалень не спешил.

Набив пасть зернами, он садился на свой зад совсем по-человечески и, задрав морду, сглатывал прожеванное. Так неспешно он шел по посевам в мою сторону. Я без какой-то уверенности снял карабин с предохранителя.

Метка в круге светового окна крестом ложилась на светящийся мех движущейся туши. Я не торопился и ждал лучшего ракурса для верного выстрела, когда медведь повернется боком и застынет на несколько секунд.

Палец мой лежал на скобе, готовый сползти на спусковой крючок. Где-то далеко послышался звук выстрела. Затем еще один. Медведь застыл, прислушиваясь. Встал на все четыре. Он стоял так статично, подставив свой бок, втягивая воздух. Как в бреду я услышал грохот собственного выстрела. Зверь вздрогнул, припав на бок, но тут же вскочил и побежал с поля в лес.

Отбежав недалеко, он залег в кустарнике под толстым стволом дерева. Я видел, как он пытался дотянуться до раны, и сомневался, стоит ли сделать еще выстрел. Расстояние и кустарник меня останавливали. Вскоре движения зверя стали вялыми, и светлое пятно затихло.

В ожидании егерей я осматривал лес. Семейство не торопилось уходить. Лес проглотил выстрел, и обманчивая тишина снова вернула покой. Он пропал, лишь когда послышался звук мотора приближавшегося караката.

Повесив карабин на плечо, я неловко спустился, чуть не сосчитав ступеньки всем телом. Ночная охота закончилась. Егеря, узнав, что я стрелял, прислушивались и осторожничали. Я пытался было описать ситуацию, но меня прервали и помогли забраться в кузов.

Рассевшись в тесноте и тепле, мы наконец-то смогли выговориться. Мне в итоге повезло больше всех. К Филину вышел здоровенный секач, но за ним появилась медведица с медвежонком этого года. Сергей лишь слышал треск падающего дерева. Видимо, чем-то себя выдал. А у меня пять выходов. И выстрел. Только непонятно, с каким результатом.

Дима ждал нас с борщом и яичницей с сардельками. Еще был салат из огурцов и помидоров с луком. Для лучшего усвоения стояли домашние напитки. Дима так непринужденно все делал, что мы перестали думать о бытовых вопросах.

Эта поездка мне так и запомнилась: Бедрино со своей историей и множеством тетеревов и вальдшнепов, медведи и комфорт, созданный Димой.

Я, почти выпив борща, замертво упал на свое лежбище. Серый свет пробился сквозь жидкие занавески и разбудил меня. Пес мой спал, блаженно вытянувшись на своем матрасе. Стоило мне пошевелиться, как он ожил и ткнулся мордой в лицо. Одевшись, я вышел на двор.

Владимир сидел на березовых хлыстах, а в ногах у него крутился необычайной красоты петух. Оперенье его от золотисто-желтого до красновато-коричневого было настолько красочно, что не передать словами.

Умеет же природа замешивать краски и всегда безупречно красиво! Человек старается за ней повторять, но лишь повторять, потому как дальше созданного природой никто и шага не сделал.

Петух смотрел пуговичным глазом на егеря и довольно прикудахтывал, торопливо склевывая рассыпанную на земле пшеницу. Крутился вокруг облепленных глиной сапог кормильца, но был настороже.

— Ну невозможный ты петух, Васька! Даешь этому хлыщу Литошке себя гонять. Он-то пришлый. Взяли из жалости, что породистый, чтобы в суп не попал, а он так разошелся, что тебя гоняет, как мальчишку.

Сойдя с крыльца, я подсел рядом.

— Красивый петух. Литошка — что за обидчик?
— Сосед, Вовка Литошко, попросил взять петушка в курятник. Жалко ему стало резать красавца.

Чуть подрос и Ваську гнобить начал. От кормушки гонять. Весной лиса в курятник залезла. Половину кур передушила, и стало мало двум петухам гарема. Но Васька-то старший, а уважения к нему никакого. Литошка массой берет. Наглый. Приходится Василия подкармливать отдельно.

Мысли мои, несмотря на увлекательные подробности петушиной жизни, были в лесу. 

— Кого-то ждем?
— Серегу. У него собака хорошо по следу ходит. Не один раз находила.
— Дождь был проливной. Думаешь, не смыло след?
— Если попал, то где-то рядом лег. Собака больше для подстраховки нужна, если затаится.
— Может, мне гладкий взять? Хотел на птицу походить с собакой. Вот только патроны дробовые, семерка. У ребят спрошу пулю или картечь.
— С ружьем надежней, — согласился Владимир.

Лайку в каракат не посадили, и она бежала рядом, иногда отбегала, и тогда из высокой травы шумно поднимались тетерева.

Подъехали к вышке. При дневном свете все выглядело по-другому. Утро ясное и безоблачное. Можно было просчитать расстояния и места выхода медведей. От вышки до медведя дальномер показал сто шесть метров, затем зверь ушел просекой и залег под большой разлапистой елью, где боролся с болью.

Сквозь ветви волны изображения плавали и терялись, но я видел его. О своем предположении я рассказал участникам. Зарядив ружья, мы осторожно пошли. Собака не проявляла никакого беспокойства. Шарясь по кустам, она пыталась работать, но какая работа после ночного ливня!

Отвлекаясь на свежие запахи, лайка подняла зайца и припустилась за ним, радостно и громко оповещая об этом лес. Я решил, что от нее толка не будет, и пытался просчитать то место, где видел раненого зверя в ночи. Отозванная строгим окликом хозяина, собака, виновато поджав хвост, вернулась.

Под деревом медведя не нашли, но мох и кусты клюквы были измяты. Снова пустили собаку вперед. Пробираясь по заросшей кустарником дороге, я услышал совсем рядом недовольное карканье ворона, который не хотел улетать при нашем приближении.

Он сидел на высокой ели, рядом еще один, молчаливый. Сняв ружье с предохранителя, я стал внимательнее осматривать лес, присев на корточки.

Все же лайка оказалась полезной и нашла зверя. Она обозначилась странным звуком — не то лаем, не то хрипом. Но мы ее поняли. Задрав стволы, мягко пошли по влажному мху.

— Да, он готов! — крикнул Владимир. — Крупный, гад!

Я, подойдя к туше, первым делом рассмотрел место попадания. Оно было там, куда я и целился. Еще свежая кровь гранатовым ручейком застыла на мокрой шкуре.

— Остальное покажет вскрытие, — прошептал я сам себе.

Грузить в кузов позвали подмогу. Вчетвером закатили неподъемную тушу в высокий кузов вездехода. Багажник не закрылся. Обвязали тросом. Так и поехали.

— Я его помню по прошлому году, — рассказывал Владимир на обратном пути. — Он к нам в деревню заглядывал. Кобеля моего задавил, сволочуга. Ружья под рукой не оказалось. Так положил бы на месте. Криком такого не прогонишь. Жрать хотел. Голодный медведь не очень-то и пуглив.

Дима, узнав о новости, зашагал по дому в поисках интернета. Ему не доводилось готовить медвежатину. Он искал рецепты. Нашел подходящий. Жаркое. Просто и вкусно. Обычная походная еда.

Ребята решили остаться еще на одну ночь, чтобы добыть своего медведя, а я, как говорится, «утренней лошадью» отчалил домой, бросив монетку в прудик на дворе, чтобы вернуться.

Распахнул заднюю дверь пикапа, пустив туда собаку, попрощался с друзьями. Я был уверен, что когда-нибудь снова окажусь здесь.