По всей стране чиновники сдают отчеты об уже пойманных за нерестовый период браконьерах и об изъятых сетях. Так, только в Нижегородской области конфисковано 1649 незаконных орудий лова. Много это или мало?
Для кабинетного деятеля это лишь цифра в отчете, а для инспекторов рыбоохраны – ежедневный кропотливый и зачастую неблагодарный труд. Наш корреспондент отправился в Павлово-на-Оке – некогда родину нижегородских гигантских лещей, чтобы пообщаться с рыбнадзорами и выяснить, почему этих самых лещей вдруг стало меньше.
Челобитная директору
Мои собеседники – молодой инспектор Михаил Левин и специалист Сергей Юрьевич Сопляков. На первый же вопрос, что им надо для нормальной работы, они с ходу отвечают: все! Это и техника, и ГСМ, и страховка, и табельное оружие. И зарплата, ведь на девять-десять тысяч рублей семью не прокормишь.
У дебаркадера, где находится база, стоят устаревшие «Казанки» и «Прогрессы» с импортными моторами. На кофрах красуются надписи типа «Ямаха» и «Кавасаки». Я ожидал увидеть допотопные «Вихри»… Но иноземные бренды – это иллюзия благосостояния. Моторы им не выдавали – добрые люди подарили. Двигатели двухтактные, а у браконьеров – четырехтактные, инжекторные и гораздо мощнее. У инспекторов моторы на 30-40 лошадей, а у тех, с кем они борются – за 60. К тому же, двухтактные не экономичные, а у казенного работника каждая капля топлива на счету.
– Нам на месяц надо хотя бы полтонны на одну лодку, – вздыхает Сергей Юрьевич, который проработал на воде уже более 20 лет. – А у нас 200 литров на два-три месяца. Сейчас всякие конкурсы, тендеры среди поставщиков топлива, пока там разберутся, кто выделять должен, мы хоть на веслах плавай. И начальство наше ничего сделать не может – бизнес...
Инспекторы показали их челобитную на имя директора одного из местных предприятий. В ней они просят «рассмотреть возможность оказания материальной помощи для проведения охранных и профилактических мероприятий».
– Пока мы были при Минсельхозе, снабжение было лучше, – вспоминает Сергей Юрьевич, – несмотря на тяжелые девяностые. И моторы, и лодки, и даже форма, и страховки, как в милиции. Сейчас этого нет.
Михаил один раз спас утопающего и сломал палец. Сергей Юрьевич во время рейда – ногу. Никаких компенсаций они не получили. А ведь река – зона повышенной опасности!
Не река, а рынок
По мнению стражей реки, сейчас главные браконьеры – это обычные отдыхающие. Самое страшное зло – от них. От тех, кто приехал на берег, напился, поставил китайку и забыл о ней. Рыба сгнила, а сеть перепуталась с корягами. Время организованных бригад «рыбных рецидивистов» с рациями (сотовых тогда не было) ушло в прошлое. Сейчас они все перешли к частникам в законный лов.
Но полное олицетворение мирового зла для инспекторов – пресловутая «китайка». То, что она в свободной продаже и дешево стоит. Хорошую сеть, которую человек всю зиму плел, он не бросит. А «китайка» окупается за одну «рыбалку». И ее в уловах рыбнадзоров 90 процентов.
Если их запретить и строго за это наказывать, браконьерство во много раз сократится. Не нам же на рынок идти их изымать! Нам и на реке работы полно, да и полномочий у нас таких нет. А на том же рынке и браконьерскую рыбу продают. Вот и получается, что все упирается не в реку, а в рынок!
Стоит заметить, что многие в глубинке браконьерят поневоле: в деревнях работы нет. Рыбы наловил – и семью накормил, продал – деньги появились и на бутылку остается. А зачастую и весь улов на разведенный спирт уходит. К тому же во многих прибрежных селах ловля сетями даже не извечный промысел, а многовековая традиция. Дескать, какой же ты мужик, если сети ставить не умеешь! На что, кстати, некоторые хитрые старички замечают: «А ты удочкой столько же налови!»
По-человечески их хочется пожалеть, – вздыхает Михаил. – Некоторые чуть не плачут: жена без работы, его сократили, сын из армии приходит, дочь замуж выдавать. Но если людей распустить, в реке вообще ничего не останется.
Сейчас много разговоров идет о приоритете для местных аборигенов. Дескать, разрешите им ставить короткую сеточку и пусть на уху себе наловят. А если инспектор обнаружил больше сетей или рыбы – наказывать нещадно!
– Невозможно сейчас такое, сразу злоупотреблять начнут. А те, кто ловить хочет, пусть к частнику в бригаду идут. Да и на удочку наловить не меньше можно, было бы умение. А то он поставит пять сетей вместо одной, а мне скажет: эта моя, а остальные четыре – чужие.
Простой пример. У нас прямо у Павлово есть зимовальная яма. На ней в определенное время ловить нельзя. Поставили аншлаги – здоровые пятиметровые трубы. Сначала их погнули, а потом вообще машинами вырвали. И оправдываются, дескать, мне Васька сказал, что это территория общего пользования и здесь ловить можно. Я тогда на бочке написал и на тропинке вморозил в землю. Так потом по судам замучился бегать, мои протоколы все ринулись опротестовывать. А это с обычными удочками…
Со своей стороны могу привести противоположный пример. Я тоже вырос на Оке, неподалеку от Павлово, в том самом Хабарском. Помню, в детстве мужики несколько раз в год огромным бреднем с крупной ячейкой прочищали озера в пойме Оки. Мелочь уходила, а коряги, мусор и метровые щуки оставались «браконьерам». Сейчас этим уже никто не занимается. На луга пришел частник со своей службой безопасности. Озера за десять лет обмелели, а оставшуюся рыбу отдыхающие добили электроудочками.
Рыбнадзор – хозяин реки?
Этот образ, видимо, культивировался только в советской пропаганде. И суровые реалии отображены, например, в рассказах Виктора Астафьева. На практике «владычество» строится по простому принципу: как ты себя поведешь, наказывая невзирая на чины и звания, так и будет.
Участок Михаила пролегает от Павлова до Дуденева, рядом с которым находится крупнейший горнолыжный курорт Нижегородчины – Хабарское. Это около ста километров. Такие расстояния Михаила не пугают, была бы возможность за ними присматривать.
– Выделяется бензина 200 литров, а это нам пять-шесть раз по прямой объехать участок. Не заезжая в затоны, не сидя в засаде…. Одна такая прогулка по участку – это 40-50 литров, а мы должны ежедневно на воде находиться. К тому же, в нашем ведомстве озера, болота, до многих из них можно добраться только на внедорожной технике. Или на лодках из ПВХ, которых у нас нет. Ладно, общественные инспектора выручают.
Кстати, о них. На последней рыболовной конференции в Нижнем Новгороде шла речь о том, что нужно в общественники привлекать массу людей и их еще материально стимулировать. Павловский энтузиаст Владимир Варенцов с этим не согласен.
– Я всегда на воде. Я сам рыбак и хочу, чтобы в реке была рыба и ее все ловили. Но не варварскими методами… Сам ловлю столько, сколько мне нужно. И зарплату мне не надо платить. Я это делаю по зову сердца. Если я со спиннингом увижу браконьеров, могу составить на них протокол или вызвать инспектора.
После пьяных отдыхающих головная боль инспекторов… работники правоохранительных структур. Те, кто по идее должен работать вместе с ними. На практике получается, что речными просторами занимаются все кому не лень. И полиция, и прокуратура, и еще груда всяких ведомств. По мнению инспекторов, находиться полицейским на реке крайне выгодно. И людишек с сетями ловить – не «глухари» расследовать, «палки» так и идут. И план выполнил, и отдохнул, и рыбки домой привез.
– Я двадцать лет работаю, раньше с милицией столкновений не было, – глубокомысленно заметил Сергей Юрьевич. – Это последние пять лет. Как нургалиевские реформы пошли. Идут разговоры, чтобы нашу службу вообще сократить и передать полиции. Но у нас нужно быть не только силовиком, но и ихтиологом. Например, не всю рыбу можно выпускать в реку. Надо определить больную и уничтожить ее на берегу или передать ученым. Да и вообще всю жизнь на реке провести!
А Михаил по этому поводу разразился долгим монологом:
Почему полицейские лезут на реку, мы же не лезем к ним? Они прикрываются законом о полиции. Вот он идет по берегу. Увидел правонарушение и должен его пресечь. Но если он шел случайно. И то должен нас вызвать. А на практике получается, что силовики специально на реке сидят. Я к такому подплываю, а у него сеть с рыбой. Представляюсь. Он мне тоже каким-нибудь полковником представляется. Спрашиваю документы, которые оправдывают его нахождение на воде в таком антураже. А в ответ: «Ой, а я их в отделе оставил!». А отдел за сто километров находится! Но если разрешения на рейд нет, а только корочки, то он для меня такой же браконьер! А они мне оружием грозят! Ногой лодку оттолкнут – и ты ничего не сделаешь, нам табельного оружия не положено. В этой ситуации мы можем только записать его данные и сообщить начальству.
Табельное оружие – жизненно важная проблема для инспекторов. Только недавно им разрешили брать на работу личное охотничье и травматическое оружие. Бывают, что в них стреляют. Так, в сезон охоты подплывать к берегу опасно – прибрежный лес полон пьяных мужиков. Ладно, просто пальнут. А кто во хмелю старую обиду вспомнит, что его оштрафовали, на поражение из-за кустов выстрелить может. Из спецсредств у инспекторов только обычные бинокли. С ностальгией вспоминают рейды с ОМОН. У тех были не только приборы ночного видения, но и тепловизоры, которые ночью помогают различить контуры нарушителя за плотным кустарником.
Индивидуальный подход
Много в работе рыбинспектора и других нюансов. Не всякий браконьер берет с собой паспорт. Точнее, никто не берет. А чтобы оформить протокол, нужны паспортные данные. Инспектор звонит в милицию, пробить личность, а его «посылают». Или если браконьер физически сопротивляется? Ты его толкнешь, он что-то сломает, а потом на тебя в суд подаст! Как быть? Ответы на эти вопросы инспекторы нигде не получают. Даже у государева ока в природоохранной прокуратуре. Там им попросту сказали, что законодательство несовершенно и нужен индивидуальный подход. Вот и приходится все делать на энтузиазме. А потом в суде высокопоставленный браконьер наймет хорошего адвоката, и ты же будешь виноват!
К такой жизни инспекторы уже привыкли. И поневоле стали философами, способными рассуждать на близкие им темы. Например, о платной рыбалке. Пусть за нее будет мизерная плата. Если по всей России по копейке собрать, то и на зарыбление, и на чистку водоемов хватит. Только бы эти средства дошли по назначению. Или о подъеме Чебоксарской ГЭС. Если это произойдет, течение уменьшится и рыба начнет болеть тем же солитером. Сейчас много говорится о том, что рыбопользователь должен выпускать малька в водоем. Для инспекторов это не главное.
– Сбросов в Оку сейчас гораздо меньше. Но на нашем участке почти не осталось ни одного затона. Нет мест нерестилищ, все заилило. Сколько бы предприниматели малька не выпускали, кардинально это ничего не меняет. Да и немногие оставшиеся земснаряды как-то странно работают – раньше песок на баржу загружали, а сейчас фарватер чистят. И песок к берегу – все равно вода смоет! Вот рыбу заваливают тоннами песка. От этого в реке стерлядь почти пропала. Чтобы хоть как-то исправить положение, надо хотя бы входы в затоны чистить. А у нас одно место чистят, а другое загаживают… Да и браконьерят сами тралом на лебедках. Подплывешь поближе, а они кнопочку нажмут – снасти нет!
Комментарии (0)