Ловля и покупка налимов

Хорошо зимой на лесной речке. Кругом белый снег, кухтой покрыты деревья. Мороз и скрип снега под ногами будоражат душу. Особую прелесть приобретает зимняя ночь, когда при свете луны предметы принимают сказочный вид, напоминая то дракона, то жар-птицу. Кругом загадочная тишина и снега, сверкающие в свете луны и звезд. Морозно в ночи, тихо. Только слышится треск деревьев в лесу, словно кто-то колотушкой по ним колотит.

Именно в такие ночи часто случается рыбалка на налима. Налим – хищная рыба светло-серого цвета семейства тресковых, покрыта мелкой чешуей, может достигать внушительных размеров, (я видел налима весом в шесть килограммов; говорят, что есть и большие экземпляры). Налим имеет прекрасный вкус, костей в нем мало, а налимья печень считается деликатесом. Очень славится уха из налима – аромат несказанный, и жареные налимы неимоверно вкусны. Однако изловить налима непросто. Не зря говорят о хитром человеке: «Скользкий, как налим». Сколько раз он обманывал рыбаков. Еще Антон Павлович Чехов об этом писал. Вот за этой-то рыбой налим я с приятелем Иваном Кузьмичем Прилежаевым и поехал однажды зимой.

Наловив по пути на Глухом озере живцов, под вечер добрались до устья реки Вайда. Оставив машину на берегу, взяли все рыбацкие принадлежности, вышли на лед. Я стал сверлить лунки, напарник настораживал донки. Поставив донки, пешнями вырубили несколько лунок для блеснения рыбы. Вскоре все было готово, попив горячего чаю, начали блеснить. Иван Кузьмич был виртуозом этого лова. По словам очевидцев, в свое время мастерски ловил он на блесну волжских судаков с лодки. Вскоре около его ног ужом изогнулся, вытащенный налим, оказавшийся около килограмма весом. На донки ловилось плохо. Проверили их три раза – сняли только одного налима.

Мороз свирепствовал, быстро затягивал льдом лунки, щипал руки. Приходилось приплясывать около ящиков, что немного согревало. На берегу развели костер и бегали по очереди греться. Около полуночи у нас было всего два налима. Начали сматывать удочки. Не буду рассказывать, какие мытарства перетерпели в трескучий мороз наши руки, когда собирали донки, делая акробатические движения. Снимая очередную донную удочку, я потянул на себя леску. Не тут-то было – невидимая сила повела леску в сторону. Ощущая тяжесть, я сообщил, что на крючке сидит хороший налим, стал осторожно сматывать леску. Иван Кузьмич начал, как водится в таких случаях, давать советы. Подтянув рыбину к лунке, я крикнул, чтобы напарник расширил ее отверстие. Иван Кузьмич, вооружившись пешней, осторожно обрубил лед по окружности лунки. Я отдал ему леску, крикнул, чтобы не давал слабины. Сам же скинул сначала плащ, потом ватник, засучил рукав свитера по самое плечо, сунул руку под лед. «Не застудись!» – крикнул Иван Кузьмич. Я скороговоркой пробормотал: «Без труда не вынешь рыбку из пруда!» Студеная вода обожгла руку. Только рыбак, пожалуй, может решиться на такое мероприятие! Нащупав в воде, как мне показалось, жабры, сомкнул пальцы. Сильная боль пронзила руку. Я закричал: «Налим колючий!» Вместе с напарником мы выволокли на лед большую рыбину, осветив фонариком добычу, увидели красное пятно и трепыхающегося огромного судака вместо налима.
Видимо, я рассадил руку об его спинной плавник. Пока одевался – кровь ручьем текла из руки. Иван Кузьмич достал из кармана полушубка бинт (человек был запасливый, всегда в необходимый момент у него оказывалось под рукой, что нужно), перевязал рану. «На четыре кило потянет!» – оттаскивая рыбину подальше от лунки, сказал напарник. Будучи рыбаком со стажем, он удивленно добавил: «Судак взял на ерша глухой ночью – чудно! Видно, оглодал, бедолага».

Так закончилась наша рыбная ловля. Помню, рука у меня долго болела и ругал я почему-то не судака, а налима…
Так иногда ловятся налимы, а как они покупаются – речь пойдет ниже. Об имевшей место покупке налимов еще в доперестроечное время рассказал мне отец. Я передаю его рассказ, сделав совсем небольшие правки.
Два учителя Иван Трофимович Волышев и Петр Семенович Маркин поздней осенью, по морозцу, прибыли в лесной поселок Лабиха для беседы с родителями, обучающими своих детей в школе села Фалино. Всего восемь верст отделяет Лабиху от Фалино. Но преодолеть это расстояние можно только пешком в сапогах, поскольку дороги непроезжие, лесные. Летом сапоги с протяжным хлюпаньем вытаскиваются из грязюки, на подошву настают похожие на лапти слои глины. Не каждый тракторист отважится поехать в Лабиху из села.

Обошли около десятка домов, откровенно побеседовали с лабихинцами, рассказали, кто из их деток в учебе преуспевает, а кто в хвосте тащится, ничего не утаили, все выложили подчистую. Везде учителей радушно встречали, за стол усаживали, по стопочке предлагали. Да нельзя, как говорится, при исполнении. Уже под вечер зашли к дальней родственнице Волышева Пижуковой Наталье Петровне.
Хозяйка встретила хлебосольно. Все, что под рукой оказалось, для гостей притащила. Наталья Петровна поставила на стол большую сковороду жареных налимов, достала из погреба запотевшую поллитровку, зазвенела стаканами.

Учителя с устатку выпили, стали закусывать. Сковорода налимов опустела мгновенно. Гости молча уставились на хозяйку. Та усмехнулась, скороговоркой протарабанила, что сейчас еще нажарит. Пижукова добавила, что у кума Никиты Сворина вчера за две бутылки котомку налимов выменяла.
Вскоре на столе опять появилась сковорода с жареными налимами, которую гости, нахваливая повара и рыбака, быстро опустошили. Попив чаю, стали собираться домой. Волышев спросил родственницу:
– Нельзя ли попросить у Сворина рыбки домой?
– Вот жены обрадуются, – поддержал вопрос коллеги Маркин.
– Зайдите, по пути, чай. Сказывали, што Никита во многих местах русло Вельмы наротами перегородил.
Учителя дружно поблагодарили хозяйку за хлеб-соль, пригласили в Фалино гостевать, попрощавшись, вышли на улицу. Было еще светло. Волышев и Маркин бодро зашагали к притулившейся на окраине Лабихи избе Сворина. Их встретил злобным лаем огромный рыжий пес. Учителя в нерешительности остановились. Поднялась занавеска, из окна уставилась на пришедших бородатая физиономия. Через минуту физиономия исчезла, раздался скрип открываемой двери. На крыльце появился Сворин. Он цыкнул на пса. Тот поджал хвост, юркнул в конуру. Узнав пришедших, хозяин поздоровался. Учителя вежливо закивали в ответ.
– Мы к вам, Никита Ильич, по делу, – осторожно сказал Волышев.
– Проходите, – коротко бросил Сворин, скрипя половицами, пошел в дом.
За ним гуськом последовали учителя. Когда зашли в комнату, Сворин расставил перед каждым из гостей по табурету, сам сел на лавку, стал вертеть «козью ножку».
– Хозяйкам желаем сделать сюрприз! – Начал Маркин. Сворин молча прикурил самокрутку, глубоко затянулся, выпустил такое густое облако дыма, что у Волышева защипало глаза. Иван Трофимович зажмурился, чихнул, уточнил просьбу Маркина:
– Можно ли нам налимов приобрести?
Сворин погладил бороду, положил цигарку в консервную банку, служившую пепельницей, отрывисто ответил:
– Отчего нельзя, коли можно. Он встал из-за стола, снял висевший на гвозде ключ, прихватил безмен, вышел в коридор, жестом правой руки позвал за собой учителей. Те с готовностью встали, подошли к двери.
Они спустились с крыльца, направились к амбару. Сворин проворно открыл огромный замок, включил в амбаре свет, небрежно сбросил с пятиведерной кадки холст мешковины. Учителя ахнули, увидев полную кадку налимов.
– Мороженые, голубчики, – громко сказал Маркин.
– Хороши! – Добавил Волышев.
Сворин деловито загреб в объемистое блюдо несколько налимов перевалил их в сетку, спросил:
– Кому?
– Давайте сначала Ивану Трофимовичу, – бойко ответил Петр Семенович.
Сворин подвесил безмен на торчащий в потолке крюк, деловито стал взвешивать рыбу. Искоса глянул на Волышева, спросил:
– Три кило хватит?
Иван Трофимович с готовностью закивал головой, расстегнул портфель. Он вытащил оттуда авоську, отставил в сторону портфель, расширил горловину авоськи, как мешок, в который должны насыпать картошки.
– Сначала деньги! – коротко бросил Сворин.
Волышев съежился, закрутил головой, ища у коллеги подмоги. Тот не заставил себя долго ждать, произнес:
– Денег у нас сейчас нет, мы с учениками, Никита Ильич, перешлем.
Наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым сопением хозяина. Сворин резко сорвал с безмена сетку с рыбой, бросил ее обратно в кадку. Послышался глухой стук мороженой рыбы. Учителя молчали. Скрипнув зубами, Сворин гаркнул:
– Денег нет и рыбы нет!
Не говоря больше ни слова, он выскользнул из амбара, как часовой замер у высокого порога. С понурыми головами перелезли через порог учителя. Сворин громко щелкнул замком, проворно поднялся на крыльцо, проскользнул в проем двери.
С минуту учителя молчали. Первым опомнился Петр Семенович:
– Оглоед, не мог несколько дней подождать! Неужели бы мы ему деньги не отдали!?
Иван Трофимович достал из кармана носовой платок, вытер со лба обильно выступивший пот, воскликнул:
– Такого позора никогда не переносил! Ну и ну.
Из конуры показался пес, рыкнул с такой злостью, что учителя сразу прекратили бурное выражение своих чувств, ходко пошли по Фалинской дороге домой.