В преддверии лета 1964 года у нас с моим неизменным другом и соратником по спиннингу Володей Лохматовым возник замысел о лодочном путешествии по Самарской Луке: от Жигулевской ГЭС до старинного села Переволоки. Толчком к нему послужила туристская карта «Жигулевская кругосветка», подаренная сослуживцем, содержавшая красочное описание маршрута с картой Самарской излучины и расположенных вдоль нее населенных пунктов.
Жигулевской кругосветкой у водных туристов долгие годы было принято называть увлекательное лодочное путешествие по Волге, позволявшее выплыть из Самары вниз по течению Волги и возвратиться… в ту же Самару, но с верхней части реки, фигурально говоря, не замочив весел. Достигалось это тем, что в селе Переволоки можно было нанять конные подводы для перевозки лодок со скарбом по узкому перешейку шириной не более 3 км между Волгой и ее правым притоком, небольшой рекой Усой, устье которой было расположено выше Самары, и, сплавившись по Усе до Волги и вниз по ней, можно было вернуться в отправной пункт. Переброска суден из Волги в Усу у жителей Переволок (откуда и произошло название села) было одним из видов промысла.
После постройки Волжской ГЭС уровень воды выше нее поднялся, образовав Куйбышевское море шириной до 18 км и расширив русло Усы до 3 км. Путешествие вдоль обеих рек сделалось неудобным и небезопасным, и кругосветкой пользоваться перестали. Мы же планировали воспользоваться лишь частью маршрута длиной около 200 км, совмещая любование живописным правобережьем Волги с рыбалкой. Лодку намеревались купить в Жигулевске на лодочной пристани.
В компанию с нами охотно согласились войти два наших приятеля: Виктор Игошин и наш старинный приятель Николай Вырыпаев.
Готовились очень тщательно, не упуская никаких мелочей. В сравнении с плаванием по местным рекам шириной не более нескольких десятков метров, пребывание на огромных волжских просторах грозило штормами и столкновением с огромными по величине судами. Это привело к решению двигаться возможно ближе к берегам.
Рыболовное снаряжение, с которым мы отправились в путь, у нас с Володей заметно отличалось друг от друга. Незадолго до выезда я, ориентируясь на масштабы волжских бассейнов и предполагаемые размеры добычи, приобрел себе двуручное удилище из стеклопластика длиной 2,7 м. Катушка к нему была подарена подружившимся со мной чехословацким военнослужащим. Это была безынерционная катушка, названная в инструкции изделием мирового класса. Катушки подобного типа у нас в то время были редкостью.
У Володи было добытое где-то по знакомству импортное удилище, изготовленное из стекловолокна, легкое как пушинка, оснащенное популярной инерционной катушкой типа «Невская».
Выезд наметили на август – самую изобильную в смысле даров природы пору года.
К пункту отплытия, старинному, с XIII века, большому приволжскому селу Моркваши мы добирались сначала поездом до Сызрани, от нее автобусом до Жигулевска, откуда до Морквашей было, что называется, рукой подать.
На лодочной стоянке мы с Володей пошли осматривать лодки. Их было великое множество, разложенных на обширной поляне вверх дном аккуратными рядами. Бродя по их лабиринтам, мы остановились возле одной лодки: это было то, что нам нужно! Лодка-плоскодонка имела достаточно большие размеры для размещения команды и скарба, а формы лодки показались нам идеальными.
Тем временем появился дежурный, и мы приступили к переговорам. Выслушав нас, он сказал: «Есть у меня одна лодка. Идемте, покажу». И подвел нас – бывают же чудеса! – к той самой лодке, на которую мы так долго засматривались с Володей. Чудеса продолжались, когда он назвал цену – 40 рублей. Испытывая приливы радости, мы вручили стояночнику деньги, а он принес нам пару распашных весел, якорь и пожелал счастливого плавания. Гордые отлично выполненной миссией, мы вместе подтащили лодку к воде, погрузили скарб и торжественно отплыли.
Это были незабываемые мгновенья За спиной слышался ровный шум исторгавшихся из плотины Жигулевской ГЭС мощных струй воды. Справа по борту развертывалась панорама Жигулевских гор. По речной глади то и дело возникали яростные бои хищника, охотившегося за мелочью. Прямо по курсу медленно приближался остров Шалыга, на котором было намечено сделать первую стоянку с праздничным банкетом в честь начала кампании.
Неожиданно мы обнаружили, что дно лодки покрыто водой, быстро подбиравшейся уже к сланям, грозя промочить наш скарб. Для нас это было первое ЧП. В срочном порядке, на ходу вычерпывая воду, доплыли до намеченного острова и выгрузились на нем. Лодку с подозрительной течью вытащили на берег, перевернули вверх дном и оставили просыхать до следующего утра, чтобы произвести ее осмотр и принять меры против течи. Праздничное настроение было подпорчено тревожной мыслью: что нас ждет завтра?
На следующее утро начался осмотр. В носовой части лодки обнаружили довольно большую проржавевшую жестяную заплату, и вода в лодку могла свободно протекать в щели под небрежно прибитой заплатой и местом стыка досок. Стало ясно, что лодку нам всучили. Встали два важных вопроса: продолжать ли плавание, и если да, то что делать с дырявой лодкой? И если первый вопрос не вызвал никаких сомнений, безусловно, плыть, то второй породил широкую дискуссию.
По-хорошему, нужно было бы основательно просушить лодку, а затем проконопатить место стыка паклей или ветошью с расплавленным гудроном. Ни материала, ни времени для этого не было. Были гвозди, куски пленки, мотки проволоки и инструменты. Вместо ветоши решили использовать имевшиеся у каждого из членов экипажа х/б изделия, для чего был объявлен добровольный сбор пожертвований. Из этого была наделана «ветошь».
Далее возникла проблема замазывания трещин каким-либо вязким составом. Здесь наш эрудит Вырыпаев внес ценное предложение – использовать в качестве замазки… обычное мыло, размягченное до пластичного состояния водой. На опасение, что со временем мыло полностью растворится и откроет путь воде, он возразил: «Ничего подобного не произойдет. Мыло задубится водой и далее закроет ей доступ». План был принят. С тем вновь погрузились и отплыли. Ближайшие часы показали, что если лодка и пропускает воду, то в количестве, вполне доступном обычному черпаку, а на поверхности мыльного шва существует какой-то налет белого цвета, в знак почтения к нашему эрудиту прозванный окислом мыла. Но он был прав: дальнейшее растворение мыла прекратилось.
Плыли, прижимаясь к правому, наиболее безопасному берегу Волги, любуясь громадой Жигулевских гор с раскинувшимися у их подножий поселками. Фантазия рисовала древнюю, вольную, никем еще не перегороженную Волгу, изобилующую осетрами, белугами и многопудовыми сомами…
Как-то прямо по курсу возникла сцена бурной охоты хищника, заставившая нас броситься срочно расчехлять спиннинги. Приблизившись к самому эпицентру боя, поставили лодку поперек течения, заякорились и стоя начали метать блесны в самый эпицентр охоты, полагая, что она ведется жерехом. К удивлению, никаких хваток долго не было. Наконец я вдруг ощутил резкий толчок и повел к лодке бурно сопротивлявшуюся добычу, а когда втащил ее в лодку, удивил всех тем, что это был не жерех, а язь поболее килограмма. Как бы то ни было, почин был сделан, тем более что к нему было добавлено несколько крупных окуней, окончательно решивших проблему ухи. Она была сварена на одном из следующих по течению островов. С нами разделил компанию местный житель, прибывший на моторке порыбачить в этих местах, очень симпатичный мужик, давший нам несколько полезных советов.
Обсудили проблему, как назвать наше судно, спасенное от потопления. Без колебаний ему дали название «Лука» в честь Самарской Луки, по которой шли.
Выплыли мы в чудесный предвечерний час, незадолго до захода солнца. Но уже через несколько дней на горизонте со стороны ГЭС появилась надвигавшаяся на нас угрожающая черная полоса, сулившая приход скорого ненастья. Но нам везло: по мере того как оно приближалось, мы все более и более отступали от него, устраивая бивуаки на небольших песчаных островах под солнечным небом, добывая рыбу или блеснением, или донными снастями, переоборудуя в них спиннинги. Червей для ловли белой рыбы запасли еще в Пензе.
Володя вспоминал рассказы своего деда, много бывавшего на Волге по делам службы, о легендарных волжских шквалах, внезапно налетавших во время ненастья и творивших немало бед и разрушений. Но через несколько дней наступила и наша очередь познакомиться со шквалами.
Мы проплывали мимо какого-то песчаного острова, когда внезапно начал дуть усиливающийся на глазах ветер, поднявший крутую волну на воде и песчаный вихрь на берегу. Извергая молнии с оглушительными раскатами грома, на нас двигалась иссиня-черная туча. Мы мгновенно причалили к берегу и полностью вытащили лодку на песок. Далее нужно было поставить палатку и перетащить в нее боящиеся воды продукты. Ставить ее на полную высоту было невозможно: она тотчас была бы сорвана ураганным ветром. Поэтому закрепили ее вершину колом на высоте одного метра, а края завалили грудами песка. В такой усеченной палатке смогли на бегу разместить все необходимое, забравшись в нее плечом к плечу и зашнуровав вход в тот самый момент, когда порывы ветра достигли максимума и начался ливень. Ткань палатки отличалась высокой прочностью и отлично выдержала как порывы ветра, так и хлещущие по ней потоки дождя. Так нам удалось не только дождаться конца грозы, но и умудриться даже перекусить, поскольку все уже давно были очень голодны.
Через несколько дней пора гроз закончилась, и хорошая, солнечная погода сопровождала нас до конца путешествия.
Вспоминается забавный эпизод, происходивший в один из солнечных жарких дней. Мы с Николаем и Виктором, использовавших наши резервные спиннинги, сновали по отмелям вокруг острова, пытаясь добыть хоть что-нибудь на вечернюю уху, но тщетно. Володя, спасаясь от зноя, укрылся в тени моей палатки и, возлежа там, лениво слушал наши растерянные реплики. Наконец, когда ему это надоело, он выбрался наружу, взял свой спиннинг, забрел в воду и на наших глазах в течение пары десятков минут выволок на песок двух хороших жерехов не менее двух килограммов весом, после чего торжественной походкой вернулся в палатку и вновь возлег в ней. Всем было известно его редкостное везение, к которой следовало бы добавить опыт и мастерство.
На все путешествие мы отвели срок в три недели. Но вышло так, что через две из них мы подошли левым рукавом Волги, Прорвой, к Васильевскому острову, против которого находилось излюбленное, часто посещаемое нами место береговых стоянок. Оставшуюся часть срока решили дожить на нижнем по течению конце острова, напротив сильно закоряженной ямы, любимом месте пребывания судака. Для ловли его требовались живцы, но наловить их на удочку мы не могли: запас червей иссяк. И здесь выручила необъятная эрудиция Вырыпаева, сумевшего то ли в береговых гнездах, то ли в древесных дуплах деревьев добыть каких-то ложных пчел, служивших удобной насадкой для ловли верховки, на которую (или ее резку) отлично брал судак. На ловлю его мы усаживались перед наступлением ночи. Но, к сожалению, они были лунными, и клев продолжался до восхода луны, а затем как ножом отрезало. Поэтому особенно ценили время.
За нашей спиной начинался большой лес, поляны которого густо заросли крупной спелой ежевикой, свисавшей с кустов тяжелыми гроздьями. За короткое время нам с Володей удавалось принести в стан полный котелок ягод, из которых варили превосходный компот. Так дожили до конца срока.
Завершение плавания наметили возле большого села Печерск, распложенного несколько ниже конца Васильевского острова.
Благополучно форсировав Волгу, высадились на окраине села, выгрузились и приступили к заключительному этапу – продаже лодки. Покупатель нашелся быстро: это был бойкий, разбитной старик, речь которого, как и большинства рыбаков-волгарей, была густо насыщена матерными выражениями, которыми он сыпал, нисколько не смущаясь присутствиея старухи-жены. Процедура продажи была нам безразлична, но забавляла сравнением с первоначальной ценой, с таким восторгом заплаченной в Морквашах. Мы запросили 15 рублей, но старик предложил оскорбительно низкую цену – 10. Но здесь неожиданно вступилась старуха: «Что ты, старый, жмешься? Прибавь робятам хоть трешницу!» На том и сошлись. Выручка пошла на устроенную тут же на берегу тризну по нашему славному «Луке», доблестно продержавшемуся всю кампанию и все еще сохранявшему в своем чреве остатки жертвенного белья и туалетного мыла.
С тех пор миновало почти полвека, и многие детали этого вояжа уже забылись. В памяти остались лишь наиболее характерные его эпизоды и общее, отфильтрованное толщей прожитого времени от всего мелочного и сиюминутного, ощущение светлого и радостного праздника, сопровождавшего нас от первого до последнего дня.
Комментарии (0)