Наконец однажды под утро звякнул долгожданный колокольчик, леска натянулась и Михалыч выбросил на берег извивающуюся, как змея, рыбу. Любомир Иванович запек жирного угря в фольге на углях, приправив его специями. Обед был роскошный: всего одна рыба насытила троих здоровенных мужиков и еще осталось немного. На другие способы ловли мы не отвлекались, а на донные удочки, наживленные крупным выползком, больше ничего не клевало.
Все пять дней, которые мы провели на полуострове, к нам на лодке из Залучья приезжал Олег — местный, нигде не работающий житель. Он промышлял тем, что снабжал приезжих рыболовов червями, грибами, молодой картошкой. Любил он вечером возле костра рассказывать о своих рыбацких похождениях, например, как он ловил килограммовых линей на озере Малом или как по последнему льду тягал на крупную желтую блесну налимов возле тростника прямо в деревне. Он настойчиво советовал ловить на маленького лягушонка, утверждал, что на него берет любая рыба и что он однажды даже поймал на него двухкилограммового подлещика.
Всем был парень ничего, но был у него один существенный недостаток — крепко любил Олег выпить. Часто вместе с ним к нам на огонек заходила его боевая подруга Любаня. Ее осунувшееся, землистого цвета лицо и мешки под глазами показывали, что и она была в крепкой дружбе с зеленым змием. Но в первые минуты посещения хозяев бивака Любаня изображала из себя скромницу. Она появлялась у костра не сразу. Долго стояла в тени сосен, пока Олег не кричал ей: «Ну что ты там стоишь, Любань, подходи». И она подходила к нам, стесняясь и как бы бочком. Вначале она отказывалась от предложенной ей дозы водки, говорила, что выпьет позже, а перед тем неплохо, если бы ее угостили сигаретой и развлекли разговором. Замечу, что и Олег был тишайший, скромный парень. Однако через час—другой, сходив по делам еще к каким—то туристам, эта парочка уже была в таком состоянии опьянения, что, как правило, засыпала где—нибудь в кустах прямо на земле. А на утро, с похмелья, он и она долго гадали, у кого же им вчера пришлось оставить лодку.
Между прочими рыбацкими небылицами рассказывал Олег о рыболовных успехах своей девяностолетней бабушки. Будто она до сих пор ловит рыбу самой примитивной удочкой и никогда не приходит домой без улова.
— Пока вы здесь неделю прохлаждались, она возле старой пекарни за это время, так, между делом, успела поймать двух приличных угрей, — утверждал он.
Мы посмеивались над словоохотливым парнем и между собой называли его сказочником, а Любомир Иванович нашел, что он своим лицом в редкой окладистой бородке напоминает великого Андерсена.
Вскоре у нас закончились продукты и я на лодке отправился в Залучье. Проплывая мимо бревенчатого сооружения, имеющего вид избы без окон, я подумал: «Должно быть, это и есть старая пекарня». И тут на краю леса я заметил старушку—рыбачку. Сухощавую, нарядно одетую в белый платок и в белый передник на серое платье, я не сразу разглядел ее подле склонившейся у воды березы.
«Что она там ловит? Может, это и есть бабка Олега?» — подумал я и решил причалить. Я еще пробирался по изрытому копытами коров берегу, а престарелая женщина уже боролась с какой—то крупной рыбой. Дождавшись, пока старушка насадит горбача—окуня на кукан, я завистливо воскликнул вместе с приветствием:
— Хороший окунь!
— Что ты, милай, это ребятенок хороших, а хорошие сегодня не беруть.
— Один только попался? — спросил я.
— Почему один? Нет. Я много споймала.
— А где же они, бабуля?
— Кх, — старушка немощно крякнула и заковыляла по берегу. Остановившись возле покрытой мхом колоды, она поманила:
— Ну что стоишь? Смотреть—то будешь?
Я удивился, но резво отправился за ней. Старушка ухватилась за толстую леску и потянула увесистых окуней. Да каких! Пять почти полукилограммовых горбылей. Они извивались черными спинами и широко и сердито раздували жабры! Как они затрепыхались, заплескали брызгами на мели! Я заметил, что у самого большого окуня поперек хребта проходит глубокая вмятина, похожая на шрам. Видимо, этот бродяга побывал когда—то в опасной переделке. Может быть, он испытал на себе хватку огромной щуки, а может быть, поранился, побывав в сетях браконьера.
— Откуда же здесь такие окуни, рядом с коровьим водопоем? — удивился я.
— Э, сердешный, в аккурат туточки им и место, — улыбнулась беззубым ртом бабушка. — Коровушки воду мутят, а посля них малька крутится жуть. Окунь сюда за ним и подходит.
— А ловите Вы на лягушонка?
— Нет, на мелкую рыбку. На лягуху хужее будет. Да вот бяда — малек весь вышел. Правнучка за верховодкой на ручей послала, а он запропастился куда—то.
Я взглянул на часы. Мне пора было торопиться, чтобы успеть в магазин до закрытия. Я распрощался со старушкой, не успев даже познакомиться с ней.
Вечером, когда мы с друзьями сидели возле костра и любовались красивым догорающим закатом, к нам подошел Олег.
— Ты сегодня без лодки? — удивился я.
— Я ее у соседей оставил. Там, — показал он рукой, — приехала новая компания туристов.
Олег раскрыл увесистый полиэтиленовый пакет и предложил:
— Рыбу у меня не купите?
— Ух, хороши окуня, — с завистью сказал Михалыч, взвешивая горбыля на руке, и посмотрел на нас:
— Может, возьмем на уху? Уха знатная будет.
Любомир Иванович наотрез отказался. Мол, стыдно нам, рыбакам, не свою рыбу готовить. Решающее слово было за мной. Все ждали, что я скажу. Я тоже вздохнул:
— Хороши!
И тут я заметил у самого большого горбыля шрам на спине, точно такой, какой я видел на окуне, выловленном старушкой.
— На что поймал? — спросил я.
— На лягушонка. Я же говорил, на лягушонка самые большие окуни берут. Возьмете? За четырех — всего лишь двадцать рублей новыми прошу. Вообще—то, у меня их берут ваши новые соседи, только они требуют почистить. А мне бы лучше вам продать — вы ребята свои, попроще, — и, помедлив, прибавил. — Конечно, новые русские, какие они рыбаки! А удочки у них, что и говорить, красивые. Мне бы такие!
В это время, изменив своей скромной привычке вначале прятаться, к костру подошла Любаня.
— Добрый вечер, господа, — тихо сказала она и громко икнула. — Ой, извините, что—то сегодня на меня напало, — улыбнулась она пьяной улыбкой и снова икнула. — Простите, ради Бога, Олег, можно тебя на минуточку.
Они отошли, но в тишине, нарушаемой лишь треском костра, отчетливо донеслись до нас обрывки фраз: «Капитан...», «...водка», «уедет...»
Наконец Олег снова подошел к костру.
— Так что, возьмете окуней? — спросил он.
— Нет, спасибо, но мы уж как—нибудь сами поймаем, — сказал я сухо.
— Ты нам лучше завтра банку выползков принеси, на червонец, — прибавил Любомир Иванович.
Олег ушел. Вскоре Михалыч спохватился, что у него закончились сигареты. Он послал меня, как младшего из пенсионеров, к новоприбывшим соседям занять пачку: завтра Михалыч поедет в магазин и вернет.
У этих туристов была большая заграничная палатка. Возле нее стоял дорогой японский джип. Высокий плечистый парень, одетый с иголочки в спортивную экипировку, курил, опершись о сосну, а Олег, сгорбившись над пеньком, чистил ему окуней...
Комментарии (0)